Лайтлесс продолжал торчать на земле и бестолково хлопать глазами. Он знал, что на его жалобы никто никогда не откликнется, но Лиса, его ведьма-воспитательница, всегда со злостью требовала, чтобы пацан отчитывался о своих повреждениях. Ведь в бытиё своё недокишином, он мог совершенно забыть о торчащей в спине, например, арматурине. Это было неудобно и иногда мешало в бою.
Забавно, но этот странный парень, который называл своё имя в который уж раз, напоминал Лайтлессу Лису. Она тоже ярилась, когда Джек тормозил. Начинала кричать и махать руками. Поэтому пацан улыбнулся, рассеянно рассматривая Зима, пока тот требовал от него подчинения и скорой реакции...
- Зим, - повторил он, чтобы в памяти отложилось. Впрочем, если Васкез скажет это ещё несколько раз, то Джек запомнит его без особых усилий, и, может быть, вспомнит даже через неделю.
То, что на трибунах смеялись, пацан не замечал совершенно. Для него это был просто фон, картонные декорации. С ними не требовалось никакого взаимодействия, оттого Джек исключил их из зоны внимания.
Только спустя несколько минут и повторений до оружия допёрло, чего от него хотят. Ааа, превращение... но зачем? О, неужели они пойдут кого-то есть? Неужели-неужели? В стального цвета глазах мальчишки блеснул безумный огонёк энтузиазма.
- Дааааааа! Кромсать! - завопил Лайтлес, вскинув руки, и, продолжая сидеть задницей на земле, протянул свою костлявую ногу в тяжёлом ботинке Зиму, всунув её повелителю в руку. Снова раздались смешки, но они прекратились, когда пацан, вспыхнув адски-алым, обратился в тяжеленную цельнометаллическую секиру с красным узором на поверхности, которая под своей тяжестью вошла лезвием в асфальт сантиметров на десять...
Поскольку Васкез был зол, узор на оружии чуть ли не пылал красным от его эмоций, создавая эффект пара, плавно поднимающегося над секирой.