О да, конечно.
Конечно же она в восторге от того, чтобы просто взять и пойти с кем-то тренироваться. На лице написано. Большими и страшными буквами. И Сачи, как назло, уехала на неделю к родным, как девочка умная, не отстающая, и вообще, почти нареканий не имеющая. Почти… Кроме того, что до сих пор не выбрала себе отдел или хотя бы подразделение. Но что эта проблема в сравнении с тем, что Эрика уже дня три готовит Лансу, впавшему в осеннюю хандру по причине отсутствия рядом Сачи, обеды, завтраки и ужины и делает вид, что у неё на учёбе всё хорошо?
На самом деле, сегодня её вызвал учитель и в ультимативной форме заявил: так и так, за твои постоянные прогулы и отставания по учёбе будешь тренироваться. А если откажешься, то и Шибунсену скоро не понадобится такая нерадивая ученица. Это при том, что на деле-то у Хартманн почти две звезды было. Патовая ситуация – пойди и раскрой свою настоящую силу, так встанет вопрос, а кто же этому научил? А Эрика пока что… пока что не могла рассказать правды.
Она знает, чем это всё закончится, ещё до того, как это начинается. Ничем хорошим, как и должно. Но отвертеться в данной ситуации – невозможно. Её поведение и так уже переполнило чашу учительского терпения.
Оставаётся взять себя в руки и идти.
Для порядка, Хартманн вырядилась в спортивный костюм, который позаимствовала у Сачи – своим так и не обзавелась, а копейщица Севера была помельче в груди и бёдрах даже в те времена – тесно, при том, что ноги в штанинах болтаются, как макаронины. Волосы даже собирать в хвост не пришлось – они до сих пор ещё отрастали после того, как Эрика их срезала.
На тренировочной площадке было холодно, а спортивный костюм всё же не зимняя одежда. И, похоже, её опередили.
Да не может этого быть.
Совершенно.
Никогда.
А оно есть.
– Э? – Хартманн давится и показывает пальцем на к сожалению слишком знакомого ей человека, но ничего, кроме этого самого «э» сказать не может. Так это его ей назначили в тренеры? Этого… этого…
Маньяка?!

Наверняка, тренировка могла бы стать чем-то терпимым. Не хорошим, нет. Но терпимым, как некий обязательный факт, с которым нельзя бороться – можно только смириться. Она могла бы таковой стать, если бы кто-то не назначил ей в «учителя» человека, который с месяц назад учинил над ней крайнее унижение, причём больше моральное, чем физическое.
Злопамятность, тем не менее, никогда не была главной бедой Белой Косы. Уже сейчас, в свои шестнадцать лет, перед ней вставала в полный рост несколько иная проблема – беда с памятью, мешавшая, собственно, быть злопамятной. За месяц её обида – таковая, впрочем, была недолгой и со временем Урсула стала воспринимать случившееся как неприятное приключение – стала менее заметной. Хартманн стала относиться к ней спокойно.
У нее вообще теперь плохо было с памятью. Стиралось лишнее, исчезало важное, прошлое таяло, превращалось в абстрактное понятие «время-до». Сачи, которой Урсула искренне призналась в происходящем, сказала, что, возможно, её память так переживает предательство матери. Стирает ненужное, перекраивает прошлое так, чтобы было не больно, тает…
И всё же, при виде пепельной макушки, Хартманн не могла не скривиться недовольно и не ткнуть пальцем в его сторону.
– А, это вы, Маньяк-сан. – да, имя его она тоже подзабыла, хотя, признаться, первое время хотела всё же написать какую-нибудь жалобу на имя Шинигами. Он ей не враг, всё-таки. Ей даже мать не враг. Если она… всё верно помнит? – А я вот. Вынудили.
Странно, что он рад её видеть.
Проблема с воспоминаниями в её жизни ещё только начиналась. Спустя годы она встанет в полный рост, и Хартманн многое придётся додумывать. Но сейчас, пока она ещё помнила, она удивилась: почему он рад?
Хартманн не слушала его бодрую болтовню.
Совсем, даже половиной уха не слушала.
– Я не рада тренировке.
Как будто выражение её лица может говорить об обратном.
– Но, если я уйду, вы доложите учителю?
А ещё она зачем-то обращается к нему почти вежливо^[1].

____________________________________________
[1] you can tell the teacher about it? – в английском языке «you» исполняет функции «вы» и «ты». Урсула подразумевает именно «вы» и удивлена своей вежливости.