Сентябрь уже давно с каждым днём ничего хорошего не нёс, и потому с недавних пор Белая Коса игнорировала погоду за окном, справедливо полагая, что это не сделает ей ни лучше, ни хуже, не читала новости и старалась свести свои контакты с внешним миром к нулю. Пряталась возле Шинигами и не вылезала из своей белой формы, сшитой ещё за год до, специально к тому моменту, когда она наконец заменит Спирита Албарна. Мечта сбылась, а единственное осмысленное желание теперь – вцепиться ногтями сначала в свои ладони, а потом и в горло тому, в маске. Амон, Акон, Адон – неважно, как его звали. Главное, что горло ему хочется вскрыть именно ногтями, не лезвиями даже.
Неудивительно, что Шинигами пытается её расшевелить, приучить к новой должности. Зря пытается. Белая Коса совсем никак не поддаётся, читает художественную литературу и ведёт себя хуже, чем Спирит Албарн. Если и уходит, то в новую квартиру, к Триеле, играть в счастливую семью.
Шинигами решается начать активные действия совсем скоро – и двух дней не прошло, как у него новое оружие, а оружию уже дано задание.
Поговорить с повелителем, причинившим вред товарищу. Инцидент случился уже давно, но с беспрестанными налётами ведьм Спирит не занялся этим вовремя, а потом не стало и Спирита. Может он и жив – да только и не Спирит это теперь вовсе. Значит, всё его дерьмо разгребать придётся ей.
Чёртов рыжий чёрт всё-таки сделал ей последнюю подлянку, хотя она просила его – видит бог, просила так, как никого и никогда – сбереги. Не сберёг ни себя, ни её повелителя. Scheißkerl.
Урсула занимает место за столом учителя в пустой аудитории, пытается представить себя перед ордой учеников. Не получается – пусть она в Шибунсене почти всегда, пусть многие из отделений подрабатывают здесь преподавателями, Хартманн всегда была далека от этого. От детей, от учительской работы, от жизни, от напарника, как оказалось.
Остаётся надеяться, что воспитательная беседа пройдёт быстро, а объект беседы не опоздает. Наверно, ей придётся отделываться рутинными фразами про историю академии и прочее. На большее нет ни сил, ни настроения, да и как вообще может воспитывать кого-то коса, которая умудрилась погрызться со своим повелителем до такой степени, что последнему чуть не вскрыли брюхо? Не смешно ли? Сколько будет Бог Смерти притворяться, что не в курсе, что произошло тогда в квартире ночью?
Хотя он мог, несомненно, сделать это ей назло. Проучить, что ли. Наказать.
Так что это ещё неизвестно, для кого эта беседа действительно будет воспитательной.
Урсула перемещается с учительского стула на учительский стол и спокойно садится, на сохранность брюк ей плевать. Из кармана выуживает зажигалку, когда-то отобранную у Инглиша и найденную снова буквально на днях, и начинает щёлкать кремнем, рассеянно глядя на жёлтый язычок пламени.
– Хейке Циммерман.
Хартманн будто пробует имя на вкус. Ещё и немка. Наверняка, целиком и полностью – от мизинцев до кончиков волос. Не чета ей, полушведке.
О своём задании Белая Коса пока имеет смутное представление. Что-то случилось, что-то навредило этому… Тайлеру, да. По вине той самой Хейке.
Видимо это «что-то» было серьёзнее скобок степлера, коль дошло до того, что нотации будет читать оружие Шинигами.
Пять часов вечера, время назначенной встречи наступает.

Забавно, но дверь открывается ровно в тот момент, когда стрелки на часах показывают ровно пять. Хартманн смотрит на открывшуюся дверь с львиной долей одобрения, сползая со стола, чтобы встретить ученицу, как подобает – в Шибунсене мало кто заботится о пунктуальности, образ создателя академии слишком не располагает к серьёзности.
Белая Коса смотрит и не пытается улыбнуться. Нет, не потому, что ей что-то не нравится – та самая Хейке может вызвать раздражение лишь цветом волос, рыжим, пусть и не настолько, как были у Спирита – а о Спирите Хартманн предпочитает не думать. Да, он уже и так наказан, да, есть вероятность того, что Амон не соврал, и они живы. Но что это изменит? Повелителя-то ей всё равно не принесут на блюдечке с голубой каёмкой. Именно потому и улыбаться ей не хочется, и изображать доброжелательность.
Хотя и негатива нет.
А рыжая, как зная, спрашивает о том, где же прежний человек на этой должности. Что ж, неудивительно.  Шинигами не устраивал праздника по назначению нового своего оружия, объявил лишь, кому надо, и этим дело ограничилось. Не те обстоятельства предшествовали этой смене, чтобы радоваться – Хартманн и не рада ничерта. И эта «не радость» твёрдо сидит у неё на лице последние дни. И не все ещё в курсе о том, что случилось нечто ужасное.
Ужасное.
– Он не вернулся с последнего задания. – это не секрет, как, впрочем, и те новости, что пришли с этого задания потом. – И на его место назначили меня.
Хартманн всё же садится на край учительского стола, потому что, сидя за ним, она самой себе напоминает офицера SS, решившего допросить пленного. Раньше ей бы это понравилось, сейчас – вызывает горькую усмешку.
– Эрика Хартманн. Исполняю обязанности Косы Шинигами. – представляется Белая Коса, чтобы развеять последние сомнения. – Поэтому и разбираюсь с его несделанными делами.
«Исполняю обязанности» – красиво, но Хартманн предпочла бы что-нибудь со словом «временно». Временно замещаю этого рыжего идиота, например. Или временно осталась без повелителя, но он всё равно вернётся.
– Он не умел вести дела и писать отчёты о заданиях.– Эрика с недавних пор говорит о Спирите исключительно в прошедшем времени, несмотря на то, что все верят в лучшее. Даже если он вдруг вернётся живым, что это будет? Не Коса, не оружие – так, обычный побитый жизнью бабник, не нужный уже совсем никому и вызывающий жалость. Если бы её обрекли на такое, Хартманн бы застрелилась.
Хотя, почему нет? Парень в маске гуляет на свободе, найдётся и на Белую Косу своя пуля.
– Поэтому о произошедшем я в курсе только в общих чертах.
Хартманн снова щёлкает зажигалкой. Привычка, появившаяся с тех пор, как она эту зажигалку нашла, в кармане одного из форменных пиджаков. Сунула туда, когда отобрала у повелителя, и забыла, а он взял и бросил курить – то ли на компромисс пошёл, то ли надоели ему придирки.
– Можешь рассказывать. Можешь молчать.
Белая Коса опускает глаза и пожимает плечами.
– Я всё равно не умею читать нотации детям.

Когда перед ней появляется рука, а голос ученицы просит дать зажигалку, Хартманн усмехается… и отдаёт её. Ситуация, которую прежняя Хартманн назвала бы нонсенсом, ведь она даже своего повелителя пилила до тех пор, пока он не бросил – а он и курил-то нечасто, и сдался, когда она в очередной раз отобрала у него зажигалку, сказав, что дым ей мешает.
Прежняя. Ага.
От этой прежней хоть что-то осталось? Ну хоть самая малость? Шрамик на ладони, которой она кружку с незначительным усилием раскрошила так, что не склеить, например. Да только и шрамиков нет, и напарника, и Спирита, и живи теперь так, как мечтала – именно так, да. Она ведь раньше мечтала, вот, наступит день, и она станет оружием Шинигами, и от напарника её избавят, и будет повод надеть красивую форму, ту самую, что в шкафу год висела.
– Я не одобряю. – предупреждает Хартманн, но тут же прибавляет. – Но не запрещаю.
Сигаретный дым ей самой неуловимо напоминает о том, как всё было здорово два месяца назад – все проблемы и споры решались тычком степлером в рот, носки плавали в кастрюлях и свисали с лампочек, а на возмущённое «Инглиш!» напарник только хохотал и предлагал забить на приборку и пойти на свидание. И сигаретный запах, конечно же.
Одно он всё-таки успешно провернул, этот зелёный. Что он там говорил в их последний вечер? «Заразить жизнью» или как-то так, да? Заразил. И болезнь эта хуже чумы, потому что Хартманн уже не так строго смотрит за правилами, смотрит куда-то дальше и выше, а виноватого в этой перемене ищут все подразделения Шибунсена.
Безуспешно, правда.
И счастья ей не прибавляет.
Хартманн сидит на поверхности стола так, будто проглотила палку, и слушает. Внимательно слушает, не отвлекается на мысли о глупом повелителе и думает, какие же всё-таки разные ученики в Шибунсене.
Белая Коса молчит до тех пор, пока Хейке не завершает свой рассказ и даже чуточку больше. В итоге – скрещивает руки на груди, задумывается на несколько секунд и говорит:
– А ты знаешь, что ты права?
Синие глаза внимательно смотрят на рыжую.
– Но и не права тоже. Неправоты больше, поэтому ты сейчас здесь и ты мне всё рассказываешь.
Слабость – самое мерзкое, что может случиться с повелителем или оружием. Кому, как не Белой Косе об это знать? Одно имя – Анна, одно-единственное сомнение в верности приказа.
– Три года назад мне настала пора получить сотую душу. Шинигами лично выбрал её для меня, он даже сказал, что этот противник будет довольно лёгким. Он был чертовски прав, как и положено быть богу.
Хартманн протягивает руку.
– Если можно, верни мне зажигалку. Так вот, он был прав во всём – противник был легче лёгкого, но это был ребёнок. Юная ведьма, которую даже из родной деревни выгнали не потому, что она кому-то навредила, а потому, что люди просто боятся всего необычного. Тогда я подумала, что Шинигами ошибся, ведь она же безвредная. И остановила своё лезвие, не дав напарнику снести голову этой ведьме одним ударом.
Белая Коса пожимает плечами, как бы говоря «ну и чего бы вы ждали?».
– Исход этой истории понятен. Повелителя у меня не стало. Я хорошо понимаю, как неуместна жалость, Хейке Циммерман. Мне тоже хотелось смеяться потом, после похорон, когда я была уже Косой Смерти – а он лежал в могиле. Но мы говорим о твоей неправоте – с правотой мы уже разобрались.
Хартманн замолкает ненадолго, смотрит на носки своих сапог так, будто ищет там какое-нибудь правильное продолжение истории. Потом снова переводит взгляд на ученицу.
– Хейке, а кто ранил Тайлера так, что он теперь в больнице. Кишин? Или это была ты? Не торопись, подумай. Можем поговорить о другом, пока ты думаешь. – Хартманн пожимает плечами. – Например, зачем куришь лично ты? Мне говорили, это успокаивает. Тебя тоже?

Хорошо, что её не жалеют. Хартманн и сама уже ни о чём не жалеет. Это тоже черта новой Белой Косы, появившаяся с тех пор, как Шинигами показал им процедуру лишения сил. Последний раз, когда Людвиг пришёл к ней и сказал, что беспокоится, она сказала «Не надо за меня беспокоиться» и снова уставилась в жёлтое пламя. Зажигалка, вернувшаяся к ней, была тёплой, успокаивающей. Белая Коса постоянно цеплялась за неё с недавних пор, как за последний свой щит.
Если бы сейчас перед Хартманн появилась её мать, Белая коса бы и не вздрогнула.
Разве что сожгла бы её этой самой зажигалкой.
– Мне тоже непонятно, с чего мне взбрело в голову ослушаться приказа. Сейчас. – отвечает она, снова щёлкая кремнем, потом опускает зажигалку на стол рядом с собой. – Все мы бываем глупыми и доверчивыми, пока жизнь не проучит. Меня, как видишь, проучила. Правильно говоришь, точь-в-точь, как я себе говорила.
Хартманн одобряюще кивает и провожает глазами колечко дыма, тающее где-то под потолком.
– Не думаю, что я её жалела, потому что она маленькая или ещё что-то. Мне показалось подлым убивать того, кто во много раз слабее тебя. Естественно, она слабее не была, но хорошо притворялась, а я поверила в это притворство. Детям я скидку не делаю и вообще, впервые мне приходится читать кому-то назидательные лекции. – Эрика рассеянно гладит зажигалку, лежащую на столе, кончиками пальцев. – Хейке, у всех есть свои слабости, мы никогда от этого не уйдём. Вопрос в том, закрыть ли на них глаза или признать их существование, и строить свой путь с их учётом. Но тебе, наверно, и так это говорили.
Задать отвлечённый вопрос. Вызвать откровенность. И получить настоящую историю того, что случилось с тем мальчиком. Не сказать, что Урсула планировала это с самого начала, просто хорошо, что так получилось.
Никакой отчёт бы не передал всей правды – это ещё один урок, преподанный ей ушедшим повелителем, который Инглиш и который в плену.
Жалко его, этого Тайлера. И понятно, что Циммерман поступила не так, как поступают правильные ученики.
Но Урсула отличается от типичного воспитателя тем, что не хочет никого судить – она хочет понимать. Кажется, из всех уроков от бывшего повелителя, которые она усвоила слишком поздно, этот был шестым по счёту.
Хартманн сползает со стола, зажав зажигалку в кулаке, подходит к окну и распахивает его, впуская внутрь осенний ветерок, чтобы только разогнать застоявшуюся духоту аудитории.
– Кури-ка в сторону окна, Хейке. Если сюда явятся пожарные или бдительные преподаватели, мы будем тратить время на объяснения с ними. – Хартманн садится на подоконник, подставляя спину сквозняку. – И не думай, что я начну раздражаться на тебя или говорить прописные истины о том, что так делать нельзя. Я этим занималась три года, истины-то твердила. Да и ты, наверно, и так это знаешь.
Белая Коса косится на ученицу и пытается понять, в чём был мотив.
Нет, не тот, что на поверхности – ненависть к слабакам. Первопричину. Отчего так, а не иначе.
– Это был очень плохой месяц, с его-то переменами и поворотами. – Белая Коса соглашается, действительно, за последние два месяца чего только не случилось. – Раньше тоже – «Инглиш, бросай курить, одышка тебя доведёт до того, что не сможешь меня поднять». – Урсула передразнивает свой нравоучительный тон, но говорит тихо, будто для себя самой. – А он на подоконник залезет, ногами болтает и в форточку курит так, будто вывалиться из неё собирается. И даже степлер ему в рот засунуть как-то не хочется, настолько по-дурацки выглядит. Хейке, знаешь, в чём твоя главная ошибка? – она резко меняет тему, запрокидывая голову так, будто хочет разглядеть потолок.
Молчит с минуту.
Думает.
– Слабость породила Асуру века назад. Как может сделать из Тайлера такого же Кишина – с твоей подачи. Мы его, разумеется, убьём, но чем ты тогда будешь лучше, если на этот путь его толкнула ты? И жалеть не надо. Надо сделать из этого какой-то вывод и держаться его, раз уж ты сильная. Тем более в такие времена, когда каждая пара боевых напарников в цене.

Отредактировано Ursula Erica Hartmann (2014-10-08 19:40:14)

– Пусть будет так. – Урсула улыбается одними уголками губ. – Я уже говорила, нотации читать я тебе совершенно не хочу.
И не умею, если быть совсем честной.
Тайлер, Тайлер, Тайлер, Тайлер. Бедный парень. Слишком добрый, слишком, наверно, доверчивый.
Если бы у неё спросили, кого взять в её отдел, который сейчас, наверно, останется без главы, или там наконец-то будет править Людвиг, кого бы она выбрала – незнакомого мальчика или эту Хейке? Доброту и слабость или честную сильную злость?
Хартманн не видит души, не умеет их видеть, но почему-то ей кажется, что душа Циммерманн должна быть такой же колючей и такой же огненно-рыжей. А ещё внутри неё какое-то из древних чувств вопит, что девчонка поступила неправильно, преступно, что она сделала всё не так. Что морали Хартманн читать совершенно не умеет. Ну и правильно говорит, только ну это чувство куда подальше. Оно осталось от старой Белой Косы.
– Учись притворяться, Хейке, учись сдерживать себя, или свернёшь на ту же дорогу, что и кишины. Мир ты не изменишь, а вот он поломать тебя может. У тебя есть причины ненавидеть людей, беспричинной ненависти не бывает, но тебе с ними жить. К сожалению, конечно же.
Ох уж эта осень, ох уж этот Асура, чтоб он подавился новой душой прямо в процессе насыщения. Селит в душах людей бедовые намерения, причем всегда – даже тогда, когда, собственно, он мирно валялся в своем мешочке. Шибунсен стоит на источнике безумия, его здесь скармливают малыми дозами, чтобы ученики не съезжали с катушек, но всё равно, все эти подлые мысли именно от старого бога.
– Ты ведь повелитель, Хейке Циммерманн. – Урсула не спрашивает, она утверждает. – А я оружие. Я пробовала души и хорошо понимаю соблазн. Заражённая злом душа вкуса не имеет – но когда ты её поедаешь, тебе становится так сладко и хорошо, что даже не замечаешь, что рот у тебя будто ватой набит. И я, когда съела свою первую душу, думала, а какая на вкус человеческая? И знаешь, мне казалось, у неё абсолютно точно есть вкус.
Белая Коса пожимает плечами.
– Но я не стала её пробовать, а мечтать мне никто не запрещает, как и тебе. Пока ты знаешь, что не ступишь на эту дорогу, причина, почему ты это не сделаешь, не важна. И судить тебя не за что.
Умная и правильная мораль, которой руководствуются святые, объявила бы их намерения и мечты страшным грехом. Но они люди – а потому неправильные и отнюдь не святые.
Добро не в том, чтобы отрекаться от зла. Добро всего лишь в том, чтобы знать, что это зло нельзя делать.
– Можно. – Хартманн кивает, ей уже понятно, что воспитательная часть беседы подошла к концу. Пусть будут другие вопросы.
Когда Хейке спрашивает, взгляд Эрики стекленеет, а рука непроизвольно сжимает зажигалку.
Это не секрет, просто знают его немногие, и Шинигами не запрещал распространяться на эту тему, но всё же сказал, что панику сеять не стоит.
– Их захватили в плен. – Урсула поднимает зажигалку на уровень глаз и снова щёлкает ей. – Тихо Сайнс… да, всех тех, кто пошёл на охоту за четырьмя ведьмами. Только одна группа вернулась… но не вся. Мака Албарн и Кьярваль Соберг. Их напарники, Спирит Албарн и Джейк Инглиш – захвачены.
Она могла бы быть вместо одного из этих имён. Или быть с Инглишем на другом задании.
Но, как справедливо сказала Хартманн во время ссоры, история сослагательного наклонения не знает.
– Вскоре после этого прилетела весточка от их похитителя. Он нашёл способ отнять у оружия его силу, и отнял. На камеру заснял то, как отнимал их у глупого моего предшественника, бабника и раздолбая. – Хартманн морщится, вспоминая, как было это ужасно. – Пленники живы, и Спирит, наверно, тоже, если не умер от боли. Вот только есть одно «но».
Белая Коса обрывает сама себя, потому что внутри что-то болезненно сжимается. Если бы она пошла на то задание, всё могло бы быть хорошо.
– Хейке.
Хартманн протягивает руку, сжав губы так, что они белеют и становятся похожими на белую нитку.
– Если тебя сигареты успокаивают, значит, успокоят и меня. Дай.
Чего стоит жизнь, когда ушло все остальное?
– Спирит всё равно что мёртв – что есть жизнь, когда исчезло всё, кроме неё? – мой напарник с ним в плену, местонахождение пленников неизвестно. Я не страдаю и не ною, что они там, и, коль скоро я не могу им ничем помочь или просто найти, для меня они мертвы. Правда, никто в Шибунсене не одобрит такой моей точки зрения. Но там, в этой неизвестности, мой повелитель, которого я тоже предала, что, кроме этого, может меня волновать? Уж точно не общественное мнение.
Урсула горько усмехается.

Отредактировано Ursula Erica Hartmann (2014-10-09 21:51:12)

– Да, Спирит Албарн.
Забавно, но даже сейчас его многие знают как Косу Шинигами, только и всего, даже имя забыли. И, знаете что? Урсула, вернись бы он со способностями (чего не будет), схватила бы рыжего черта за щиколотку и поволокла бы на его старую должность. Хватит с неё, она сыта по горло этой «работой», когда все твои обязанности – сидеть и ждать «чего-нибудь».
Хартманн вдруг осознаёт, что, возможно, Спирит вовсе не самый сильный – Азуса Юми могла дострелить до луны, а Джастин Ло и вовсе не нуждался в повелителе – это ли не показатель силы, почему Шинигами не выбрал их? Что, возможно, Спирита посадили на эту должность как самого слабого, чтобы был под присмотром. И что теперь роль дурака на именинах отвели ей.
Плюньте в лицо тому, кто скажет, что Шинигами просто привычнее орудовать косой, он бог и сильнейший из тех, кто может владеть оружием.
– Не любила. Думала, что он занимает моё место. Теперь понимаю, что никто, кроме него, не сможет выполнять эту работу. – честно признаётся Белая Коса, выуживая сигарету из протянутой пачки. Смысла лгать у неё больше нет. – Я не считаю, что он мёртв. Я просто считаю, что, когда у тебя отняли всё, смысла жить у тебя нет, и ты хуже мёртвого. Возможно, ему будет лучше умереть, чем жить с надорванной душой.
Хартманн вертит в руках сигарету и прибавляет:
– Это тоже милосердие, Хейке. Что он без своих сил? Помятый бабник, не нужный никому, ненавидимый даже своей дочерью. И я, как и ты, не считаю, что жалость уместна, когда дело касается такого.
Хейке всё правильно говорит – возможно, они все просто недооценивают Спирита, возможно, он действительно чего-то стоит. Они будто поменялись местами – теперь уже её укоряют, как укоряла Урсула Хейке за Тайлера.
– Ты всё же подумай, Хейке Циммерман. Я не жалею Спирита, и, окажись я на его месте, я знаю, что я пустила бы себе пулю в висок, потому что без способностей я ничего не значу. Как и ты не жалеешь Тайлера и спокойно умрёшь, если станешь кому-то обузой. Подумай, к чему нас это приведёт.
Это – последнее напутствие Белой Косы, потому что больше она ничего сказать не может. Хейке, видимо, думает так же, потому что смотрит на неё, ей в глаза, чтобы сказать, что решила.
– А я не буду требовать с тебя обещания этого не делать. – отвечает ей Хартманн и кивает. – Прощай, Хейке.
«Я знаю, к кому я пойду, когда всё станет ясно»
Когда дверь закрывается, она сжимает сигарету в зубах и щёлкает зажигалкой, закрывая глаза.
Она прекрасно поняла, что хотел сказать ей Шинигами через эту девочку. Хорош, хорош их чёрный бог, всё правильно сделал. Он показал ей, куда ведёт её дорога по чужим головам – к такому же колючему одиночеству. Показал, что она сама так же толкнула напарника в круговорот опасности.
Через секунду Белая Коса заходится в приступе кашля, смешанного со смехом, а от горького дыма у неё кружится голова. Она смеётся и давится, и ей впервые за долгое время становится спокойно.
– Эй, Инглиш. – она обращается в пространство, прежде чем затянуться горьким дымом снова. – Когда я спасу тебя, увидишь, что я больше не лезу по чужим головам. И не «если», а «когда».
Хартманн надсадно кашляет.
Сигареты действительно успокаивают.