Очевидно, что Урсула пришла в этот сквер не просто так. Скажем проще – она пришла сюда прощаться. Назавтра она уже абсолютно точно должна была отправиться вместе с Сильваной на охоту. Неудивительно, что своё прощание Урсула проводила там, где совсем недавно разыгрались совсем уж неприятные события.
Дома она с момента того разговора не появилась ни разу. О подробностях того, где именно проводила ночь… ну, наедине с собой можно было и не умолчать. В «Чупакабре» она ночевала, пребывая там с лицом монашки, окружённой всякими там грешниками. Ранее очень сильно не любимая ей Блэр в итоге принесла ей кувшин молока и сопроводила в отдельную комнату. И даже как-то грустно хмыкнула за дверью.
В общем, было и так ясно, что настроение Хартманн было ни к чёрту.
Второе, менее очевидное – то, что даже в мыслях она не могла отвязаться от настойчивого ощущения, что с Джейком она поступает как минимум… некрасиво.
И третье, ей опять пришло письмо, не домой, а прямо в «Чупакабру». От матери. Урсула вышвырнула его в окно, не распечатав.
Каково же было удивление Белой косы, когда ей на глаза легли чужие руки (это был первый звоночек – разве кто-то в Шибунсене, будучи в здравом уме, посмеет сделать такое с Непорочной?), а в ухе раздался звонкий голосок.
Только искренним удивлением Урсулы можно было объяснить, что она не узнала… голос. Разве что знакомым показался? Или нет? В любом случае, в таком состоянии Урсула ответила как-то… не очень.
– Джейк? – вяло спросила она, заранее понимая, что Мартышка не смог бы пищать таким голосом, ну и руки были явно помельче. А, будь это сёстры Захари и Валери, они бы визжали ей в оба уха. Но на большее её просто не хватило. И, чтоб сократить игру в "угадайку", да ещё и избавиться от рук на глазах, на всякий случай Белая коса переспросила – Кто ты?

Отредактировано Ursula Erica Hartmann (2014-09-12 00:21:35)

Через какое-то время, видимо, поняв, что не угадает, её глаза освободили от настойчивого плена и запели на ухо, что, дескать, это точно не Джейк и никаких Джейков тут нет. Тон «неизвестно кого» стал сахарным настолько, что Урсуле даже показалось, что ей в ухо сейчас набежит галлон мёда.
А потом у неё перед глазами мелькнуло что-то кремовое, потом розовое, потом снова кремовое. Ну а потом Урсула подумала, что, наверно, кувшин молока в «Чупакабре» выдоили из бешеной коровы. Из очень бешеной коровы, потому что перед глазами у неё стояла та самая ведьма, с которой она вроде бы как разобралась в своём подсознании, в реальной жизни, и встретить уже не надеялась (да и не должна была). Урсула даже испугаться не успела – спасла святая уверенность в том, что трупы не оживают, и что она совершенно точно сейчас не в своём внутреннем мире находится. Лицо её вытянулось сразу после того, как «не-Анна» радостно заявила, что они – сёстры, и что фамилия у неё вот такая. Айнштюрзен, будь она неладна.
«Мама!» – и верно, кому ещё может прийти в голову, что ЭТО смешно?
– Погоди-погоди. – общая заторможенность всё ещё сказывалась – даже гнев Урсулы запоздал, уступив пока своё место недоумению. – Откуда ты взялась? Я думала, у матери есть только один ребёнок.
Слово «мать», прозвучавшее от Урсулы, звучало почти как ругательство. Таким тоном говорят про что-то невыносимо отвратительное.
Но, похоже, новоявленной «сестре» мало было дела и до мамы, и до тайны рождения, и до всего мира, потому что она вцепилась в руку Урсулы и преданно заглядывала ей в глаза. Урсула аж как-то отклонилась назад, потому что хоть это и не Анна, внешний вид всё равно не радует.
– Не враг. – лицо Урсулы вытянулось ещё больше, когда Айнштюрзен стала её расспрашивать. Вот здесь уж точно надо быть начеку, мы все помним, как заканчивают все, кто имел несчастье показаться её матушке друзьями её дочери. – Напарник.
Она подхватила «сестрицу» за плечи и о-очень аккуратно переставила её чуть подальше. Мало ли, что за фокус это может быть. Анжелика вообще в средствах не гнушалась, так что «сестра» могла оказаться чем угодно. Даже тортиком.
Тем более, что на торт она как раз была похожа.
– Давай по порядку. – Урсула выдохнула и закрыла глаза. – Что мать от меня хочет?
И снова слову «мать» был придан самый невообразимо негативный оттенок. Только Анжелика была способна на такие фокусы, и это казалось Уруле логичным – раз писем было мало, время применить тяжелую артиллерию.

Да уж, действительно, беда не приходит одна. Ответ на вопрос «откуда» вышел, скажем так, рождающим нехорошие подозрения. В самом деле, внутри Урсулы жила какая-то частица убитой ведьмы – ну или воспоминание о ней – и почему-то Хартманн очень не хотелось, чтобы новоявленная родственница была продуктом её подсознания. Так и с ума сойти недолго, а кто же будет подгонять Шибунсен под единый стандарт?
«Тьфу, что за мысли, соберись же, Хартманн. Та семья – этап пройденный, и Анжелика больше ничего сделать не сможет»
– О как. – ответила Урсула, машинально поправив причёску, чуть не порушенную ловкими пальцами.
Ну, в общем-то, остальные ответы были ожидаемы – мало ей было писем, прислала почтовый торт. Живой, говорящий, и, кажется, настоящий. Для начала Хартманн решила развеять все свои сомнения по поводу того, что её просто опоили чем-то с примесью чего-то, что вызывает такие вот яркие образы в голове. И сделала это самым простым способом – поправила бант на одном из хвостов «галлюцинации», а потом потрогала и сам хвост.
Нет, на глюк не похоже. Слишком натурально.
Ожившая Анна, снова… часто что-то им приходится встречаться снова и снова. Но теперь проще – с помощью близняшек-кузин Хартманн знала, что ведьма умерла навсегда и не навредит ей. Оттого ей и не было страшно при виде такой точной копии.
– Исключено. – отрезала Эрика. – Я давно уже не принадлежу ей и её семье. И к ней я не пойду, это точно. И тебе, если ты не порождение моего больного разума, советую тоже оттуда поскорее убираться. А то надолго запомнишь вкус маминого тортика.
Эрика огляделась, нашла взглядом скамейку в пределах досягаемости, и уселась туда, всем своим видом показывая, что и с места не сдвинется. Кто бы ни была эта девчонка, она абсолютно точно не заставит Урсулу прийти в лабораторию снова. Да, Анжелике удалось каким-то дьявольским способом создать копию Анны, но и Урсула уже не та лишившаяся напарника выпускница Шибунсена. И да, не Урсула она больше. Во всяком случае, не Айнштюрзен, а Хартманн. История повторяется – когда-то её матушка сменила фамилию, уходя от семьи, а теперь её дочь повторила её подвиг.
– Меня зовут Эрика Хартманн, а Урсула Айнштюрзен давно мертва. – прибавила Белая Коса. – Может, если ты передашь это мамаше, она поймёт, что дел я с ней иметь не желаю.
Вот только когда это Анжелику останавливало?

Для самой Урсулы лучше было бы, если бы новоявленное розовое видение оказалось всё-таки глюком. Потому как одно дело, когда у твоей мамы в руках галлюцинации, и совсем другое, когда такой человек, как она (а человек ли вообще?) решает завести детей. Само собой разумеется, что Триела появилась у Анжелики явно не естественным путём, но пока, в силу тотальной неосведомлённости, Урсула могла предположить лишь, что хитрая мамочка просто подобрала приёмного ребёнка с максимально похожей внешностью – где гарантии, что сама Хартманн за три года в точности помнит образ той, которую убила? И неважно, что с момента гибели настоящей Анны едва ли три года прошло – три года жизни с окончательно двинувшейся (так Урсула характеризовала душевное состояние своей родительницы) Анжеликой могли убедить в чём угодно. Ей-то довелось жить с Анжеликой всего пятнадцать лет, и съезжать в окончательную пропасть матушка стала отнюдь не сразу, и то до сих пор хочется сбежать подальше.
Так вот, Урсула знала, каково быть ребёнком Анжелики, и такой участи никому не желала. Да, пусть Триела ужасающе напоминала Анну (и то, теперь той ведьмы Хартманн не боялась), но всё же, как ни крути, оставлять её в руках Айнштюрзен было, по меньшей мере, бесчеловечно.
– Нет, ты немного не так меня поняла. – ну да, Белая Коса уже жалела Триелу, а где жалость, там и до сочувствия недалеко. – Я с радостью бы поиграла с тобой, и даже выслушала, как матушка опять умудрилась меня обвести вокруг пальца, но есть одно «но».
О, нет, вот только не надо про наказания. Урсула поёжилась и как-то сразу помрачнела. Матушкины «наказания» ей как-то очень не нравились и как-то даже упоминать о них не хотелось. Но, в самом деле, не двинулась же Айнштюрзен настолько, чтоб делать это в отношении ребёнка?
Урсула покосилась на «сестру» и подумала, что матушка двинулась куда как в большей степени. Так что да, матушкины «наказания» могли применяться и тут.
– Ну, когда она хочет наказать, можно от неё спрятаться. – осторожно уводя разговор от опасной темы «наказаний», проговорила Урсула, ещё раз зачем-то поправив бант на голове у «сестры» – ей требовался тактильный контакт, чтобы не скатываться в подозрения о нереальности происходящего. – У неё в лаборатории есть шкаф, скажем так, и она лезет в него очень редко. – о да, дочурка и сама это знала. – Так вот, тортиков я там не нашла, зато и спрятаться могла в любое время.
Хартманн вздохнула, когда вновь повторился вопрос про «вернуться домой».
– Я не знаю, зачем ей это. – абсолютно честно призналась Урсула, с которой всё произошедшее – не только Триела, но и рассинхронизация с напарником, ссора в этом же сквере, и все остальные события – наконец-то сорвало маску непоколебимой Белой Косы. Хартманн-настоящая была куда как более склонна к тому, чтобы сопереживать, расстраиваться, и вообще впадать в некое подобие хандры. – Я не знаю. И не хочу с ней встречаться.
В конце концов, она ещё не так отчаялась, чтобы кинуться за помощью к матери. Да и чем она поможет?
То, что происходит, вскрытием не вылечишь.
– Завтра я покидаю Шибунсен. – добавила Хартманн. – Если вернусь, то, быть может, приду в лабораторию сама.
Ну да, не ведьма прибьёт, так матери на опыты сдаться, видимо, Хартманн совсем захандрила.

Отредактировано Ursula Erica Hartmann (2014-09-13 20:38:04)

Если бы не чёртова ссора вчера, даже две, наверно, Урсула бы всё-таки задалась вопросом, откуда берутся Триелы, что задумала мамаша и где же тот чёртов тортик, который даже её дочь не увидела. Но ссора была, даже две сразу, и благоразумие, всегда одерживающее верх, кажется, пало на поле боя. А ещё у Урсулы всё-таки очень доброе сердце. И имя ведьмы. Из сказки про Русалочку.
Она очень удивлённо перевела глаза на «сестру», услышав слово «ждать». Её ж вроде как никто в Шибунсене не будет ждать, из тех, кто мог. Мог один. Которого она вчера вечером послала к чёрту совершенно незаслуженно.
А потом удивилась второй раз, потому что Анжелика не изменила своим привычкам, и сказку про Дух Последнего Мамонта до сих пор помнит. Своей дочери тоже рассказывала, просто Урсула была непослушной, а в итоге очень грустила, когда поняла, что сказка – ложь. И намёка в ней никакого нет. Просто глупая непослушная девочка залезла в шкаф и поняла, что взрослые иногда врут. Нет там никакого мамонта. Только стоило ли это узнавать?
– Мамонт большой и очень пушистый. – тихо и осторожно начала продолжать чужую сказку Урсула. – И, кажется, он не злой. Когда я туда залезала, он не злился. Хотя там очень темно, и я не уверена, что это был он.
Врать Урсула не любила, но и правду сказать не могла.
– Но там абсолютно точно было мягко. – добавила она. – И пушисто.
И не соврала.
Там действительно что-то было, тряпки, наверно, или старая шуба Анжелики.
Если бы ей кто-то сказал неделю так назад, что она будет говорить с копией убитой Анны, расстанется с Инглишем («Расставание, Инглиш, это когда что-то было, а тут ничего не было»), соберётся на охоту, с которой имеется шанс не вернуться, то Урсула бы очень удивилась, а потом отправила бы его к Штейну. Потому что таких сумасшедших с таким бредом не лечат. Их мозг сразу в баночку заспиртовывают.
– Ненадолго, наверно. – ну да, поспособствовать устранению всякой нечисти, которая от безумия Асуры просыпается тут и там, да и вернуться. Если выживешь.– Но там опасно. Правда опасно.
Урсула прищурилась, попыталась собрать мысли в кучу, потом поняла, что куча выдаёт ей странное решение. Хотя куда уж страннее…
– Но я могу взять тебя к себе. – ещё более осторожно продолжила Хартманн, самой себе не веря. – Правда, куда? Не в «Чупакабру» же... А в квартиру мне точно путь заказан… И всё равно ведь уеду.
Она нахмурилась, пытаясь найти выход из собственной же болтовни. А выход всё не находился.

Воскрешение того самого божка, проведенное при содействии ведьмы, которую никто не сумел удержать, видимо, влияло и на Урсулу.
Чем ещё объяснить вчерашние события, особенно вечерние, и события сегодняшние?
Наверно, тем, что измученная окончательно Хартманн нашла себе отдушину, которая так очаровательно напоминала ей о тех немногих «грехах», в которых Белая Коса себя всегда укоряла. Триела похожа на монстра из её прошлого – хоть она и ребёнок, что-то в ней пугает – но Хартманн выросла и не боится своих монстров. А ещё у неё действительно больше никого нет. Есть туманное будущее с туманным заданием вместе с Сильваной – она отличная женщина, они должны провести это время просто прекрасно – но с задания придётся вернуться.
Потому что вероятность её гибели там всего лишь пятьдесят процентов.
И если ей выпадет несчастливый билет, ей придётся вернуться в город, где у неё уже ничего нет.
– Я вернусь, и мы с тобой увидим все эти места. – рассеяно произносит Белая Коса. – Все мотели, гостиницы, шкафы с мамонтами и крокозябрами.
С Сильваной они будут вместе на одно задание, а потом ей придётся рассеять эту иллюзию и честно признаться, что у неё больше нет напарника.
Белая Коса не хочет это признавать, потому что иначе ей станет совсем плохо.
Заторможенность – всего лишь попытка разума отфильтровать всё извне, что может напомнить о плохом и навредить.
– Я не хочу рисковать тобой. – очень серьёзно сказала Хартманн. – Если ты действительно моя сестра, это недопустимо.
Она встала со скамейки и протянула Триеле руку.
– Пойдём. Эту ночь придётся провести в «Чупакабре», а уж наутро я решу, с кем тебя оставить, пока меня не будет.
Мать забрала у неё напарника.
Урсула забирает у неё Триелу.
Правда, сама она делает это не из мести, но, если бы был такой настрой, Хартманн была бы довольна.

Отредактировано Ursula Erica Hartmann (2014-09-18 09:32:37)