Как только Джейк исчезает из квартиры, Урсула, проверив на всякий случай, что он действительно ушёл, достаёт заботливо заряженный мобильный, номер от которого (и сам факт его существования) является величайшим секретом для всех, кроме трёх человек. Матильда получила её номер, потому что имела самую опасную должность из всех, а вот о двух других знает только сама Урсула.
Спору нет, откуда-то же она должна была появиться на свет, хотя, конечно, лучше было бы (для самой Урсулы), чтобы её принёс аист. Хотя, естественно, о её семье знает только она сама, да ещё члены этой семьи, что тактично не афишируют факт знакомства и родства.
Урсула находит в памяти телефона нужный номер, жмёт на вызов и опускается на кровать. Ей, скажем так, нехорошо – потому что с момента сражения с Киссшот до Урсулы не добрался ни один врач. И из всех врачей Дес-сити и академии она может довериться только одному. Нет, двум.
– Эрика Хартманн на проводе. – Хартманн смотрит в потолок, чувствуя, как под рёбрами опять собирается тугой комок боли. – Зайти ко мне можете? Да, адрес тот же.
Из трубки, кажется, доносится визг, Урсула терпеливо морщится, не убирая телефон от уха.
– И ещё. – она запинается, потому что ей неудобно просить помощи, как человеку самостоятельному. – Аптечку с собой захватите.
Эрика Хартманн её зовут, кстати. Урсулой называют те, кто был в курсе, как её когда-то звали, а дальше оно как-то само и получилось, что Урсула Эрика Хартманн, хоть она и представляется обычно Эрикой. А вообще-то, в старых документах значилось «Урсула Айнштюрзен». Скажи она это кому в академии, ученики бы побелели от суеверного ужаса.
И из всех врачей в академии и городе она может доверить своё тело только двум – тем, что всегда вместе. Кузинам её.
– Дверь будет не заперта. – предупреждает Урсула, прежде чем нажать на кнопку сброса. Потом – закрывает глаза и медленно выдыхает. Киссшот славно по ней залепила, слов нет, насколько славно. Кокороватари, удивительно, что она не сломалась.

Кузины ей достались славные – спору нет. В отличие от мамы, например. Урсула морщится уже не от боли, просто ей неприятно даже упоминать слово «мама». Анджелика, к счастью, предпочитает закрывать глаза на существование какой-то там «Эрики», естественно, её не обманет имя переведённой сотрудницы, но пока, видимо, интереса к ней у матери нет.
Хлопает входная дверь, Эрика прячет телефон под подушку – она, конечно, уверена, что Джейк вернётся не раньше утра, но перестраховаться стоит. Узнай он, что у «Урсулочки» есть сотовый телефон, как всё, пиши пропало – пока номер не вызнает, не отвяжется. А потом начнутся пьяные звонки из бара с воплями «Ну давай наконец поженимся, Урсулочка, ик!». Увольте.
В комнату, к счастью, входит не Инглиш, а заказанные на дом сестрёнки. Урсула, лежащая на кровати так, будто умирать собирается, приоткрывает глаза и едва заметно улыбается. Ну, разве что уголки глаз приподнимаются слегка – она вроде как по-другому доброжелательность свою выражать не умеет. И даже не сердится на первоначальную несерьёзность: за время общения Эрика прекрасно усвоила, что сёстры у неё дурачатся ровно столько, сколько надо, в отличие от того же Инглиша, не к ночи он помянут будет. И верно, стоит им отшутить положенное, как обе серьёзнеют и спрашивают, что всё-таки произошло.
– На охоте меня ударили мечом. – Эрика, не протестуя даже против упрёков (а ведь просто так она действительно могла их позвать, не сухарь канцелярский всё-таки), прислушивается к собственным ощущениям и отмечает, что боль больше не нарастает, она достигла какого-то уровня и застыла. – Этот меч был необычным. Ударили меня в тот момент, когда я превращалась в косу и была одновременно и не человеком, и не оружием.
Она вздыхает и понимает, что рассказать всё в подробностях, естественно, нельзя. Секреты Шинигами должны таковыми оставаться.
– Раны нет, ни наружной, ни внутренней. Тем не менее, не скрою, мне ужасно больно. – Эрика приподнимает край домашней рубашки (её наряд сегодня обычен – белая рубашка и белые бриджи, как и положено ходить дома) и показывает, что под рёбрами действительно никаких ран и повреждений нет. Ни синяка тебе, ни даже ссадины.
Казалось бы, зачем всё так усложнять – сходить в больницу, получить положенное лечение и успокоиться: да только вот не вариант это делать с таким напарником, который может и её лечение превратить в цирк одного клоуна.
– К другим докторам я обратиться не могу. – Эрика разводит руками, отпустив рубашку. – Поэтому позвонила вам. Уж вам-то я определённо могу доверять.
И даже не потому, что «кровь не вода» – в случае с Анджеликой вода та ещё – а просто из симпатии к кузинам. За всё время знакомства они не болтали на тему своего родства с ней, что Эрика оценила – ей ни к чему было то, что её начнут связывать с именем Анджелики. Значит, и сейчас промолчат. А это ей и нужно было.

Кокороватари был предназначен для убийства богов, говорил Шинигами. Что ему какая-то коса, пусть даже и Коса Смерти?
Урсула переворачивается на бок и судорожно сжимается – так, подсказывают ей инстинкты, будет легче. Кокороватари ударил по ней, не мог промахнуться, но не разрубил её пополам и не сломал её косовище. Что же тогда это было?
– Моим противником была не ведьма. – Урсула, уловив взгляды близняшек, закрывает глаза и смотрит уже внутрь себя, вспоминая уставшие глаза Киссшот, пронзающей саму себя мечом. – Большего не скажу, не спрашивайте.
Про меч она уже знала больше, чем могла бы – но то, что Шинигами поделился этой информацией с ней, не значило, что ей стоило трепаться. Уж чего-чего, а болтливости Белая коса напрочь была лишена. К тому же, узнай близняшки про задание, на котором, вот странность, не убийство вампира было целью, а какая-то железяка, они бы смогли связать два и два. Шинигами, которому нужен меч, причём меч вампира – а, значит, неживой изначально – обязательно что-то задумал. Другой бы не смог, а близняшки смогли бы, и сделали от того далеко идущие выводы. А чем это могло обернуться, и так ясно – не детей она хотела бы видеть на передовой, отнюдь не их. Так ведь разве остановишь сестёр Молоко, если они что-то начнут вынюхивать? Пришлось воспользоваться последним методом взрослых: строгим «нет».
– Душа? – Урсула спрашивает это не у близняшек, у самой себя, не открывая глаз. – Этот меч мог.
Вот так, осторожно, не давая подробностей и возможности что-то замыслить. Дескать, мог, а что за меч и зачем с ним драться – ну это уже детали секретного задания.
Урсула открывает мутные от боли глаза и смотрит – то на кузин, то на свою собственную грудь, будто пытаясь найти на ней дверь в свою собственную душу. Получается не очень.
– И кто только вас этому научил? – спрашивает Урсула, но ответ получает более чем нейтральный. Что ж, она тоже с ними не откровенна, поэтому за эту неоткровенность претензий к сёстрам нет. Во всяком случае, есть у неё смутные догадки, но сейчас – не то время – лучше о них не думать. – Ладно, ответ принят.
Что ж, вполне себе резонно – чтобы найти, как лечить и чем, нужно посмотреть. Если место ранения в душе, значит, нужно лезть в душу. Просто, как и должно быть, без прикрас.
– Какие могут быть последствия от того, что вы там окажетесь? – Урсула человек разумный и взрослый, она знает, что всё нужно предусматривать и узнавать, даже если вероятность события мала. Это всё же душа, а не диван или квартира, туда так просто не пускают.
Вопрос про ведьму на несколько мгновений ставит Урсулу в тупик, она нервно облизывает губы и так же нервно улыбается, хотя улыбка её и похожа на гримасу.
– Помню, конечно же. А что, так важно?
Вопрос, мягко говоря, глупый, ей же сказали, что важно. Но светлые волосы, стянутые в два хвоста, гигантский бант и нежный голосок, явившиеся перед её мысленным взором, провоцируют на глупости. Анна Нумиш, швейцарская ведьма, подросток с чувственным голоском и безумием в голове. Урсула считала её беспомощным ребёнком, а потому замешкалась – и дорогой ценой заплатила в итоге: прежний повелитель, не тот, что Инглиш, мёртв, а она лишь чудом пронзила ведьму, и слово «Ложь!» было ведьминым последним словом. Анна Нумиш не верила в саму возможность своей смерти, сам её дар позволял ей пронзать своё тело сколь угодно, но слабое место Урсула всё же нашла. Первое время, признаться, убитая ведьма являлась ей в кошмарах, потом как-то перестала, но даже воспоминания были неприятны. Уж очень та ведьма была… странной.
– Резонанс, значит. – Эрика изгоняет ненужное белобрысое видение из своей головы и снова сосредотачивается на словах сестёр. – Это вообще возможно?
Ей, даже с Джейком резонирующей с трудом, было сложно постигнуть данный факт.
– Что ж. Согласна. Говорите, что нужно делать.

Отредактировано Ursula Erica Hartmann (2014-09-05 04:05:04)

К сожалению, точного ответа о последствиях Эрика так и не получает – на что только неопределённо и едва слышно вздыхает. Ну да, следовало ожидать – тонкие материи, все дела. Остаётся положиться на единичный результат, который «вроде бы как бы может быть» последствий не имел. Тут уж не до сбора статистики и не до продуманной операции. В конце концов, она собирается лечиться у школьниц, пусть даже и талантливых до такой степени, что их надо от новых знаний пинками отгонять.
Урсула неопределенно хмыкает на словах о резонансе и о том, что «уж она-то точно это делала». Делала, и что? В итоге её использовали как топор, загубив несчастную ёлку.
– Смутно представляю, как мой внутренний мир выглядит. – сообщает с опаской Белая коса, как бы предупреждая, что ничего хорошего там может и не быть. Но, похоже, близняшки дошли до той степени заинтересованности, когда проще остановить паровоз голыми руками, чем сбить их с выбранного пути. Почему-то Урсуле кажется, что её согласие вообще-то никого и не интересует, так что «берёмся за руки и поскакали».
Во время установления того самого резонанса, Хартманн как-то между делом понимает, что самооценка Джейка упадёт до уровня плинтуса, если сказать ему правду: с близняшками получилось это куда как лучше. И, кажется, быстрее.
Темнота.
Тишина.
Урсула, повинуясь какому-то неясному порыву, протягивает руку – её больше не сжимают – вперёд и толкает темноту. Оказывается, перед ней действительно была дверь. И, похоже, нужно было немного подождать, прежде чем её открывать.
Яркий свет ослепляет её, а потом…
Швейцария, домик в Швейцарских Альпах. Вокруг белым-бело, и только редкие проталины чернеют среди нетронутого снега. Этот дом Урсула бы узнала из тысячи таких же – но на его двери висит табличка, не оставляющая сомнений.
«Анна Нумиш ждёт гостей»
И дурацкая радуга в углу таблички.
Урсула с ужасом понимает, что не зайдёт в этот дом ещё хоть раз. Нехорошее предчувствие, инстинкт, паранормальная интуиция – ПЛЕВАТЬ, что именно кричит ей не заходить в дом. Важно, что даже её тело холодеет при мысли о том, что придётся открыть эту разукрашенную дверь.
– Захари, Валери, не заходите туда! – вскрикивает Хартманн, не боясь, что её услышат. Нет, тому, что сидело в доме, было необходимо, чтобы Урсула зашла туда сама.

Ну да, конечно. Её несомненно послушают. В кавычках, разумеется.
Урсула делает шаг, потом другой. Всё верно. Анна умерла. Белый свет похож на тот, что испускает её Охотник на Ведьм, и Урсула ускоряет шаг, чтобы успеть войти в дом до того, как туда ступят её кузины. Пусть они девочки смелые, но это ЕЁ враг, её подсознание и её проблема.
В доме – минимум мебели, а все горизонтальные поверхности застелены кружевными салфеточками, которые хорошо вяжутся зимними вечерами. Камин, печка для готовки еды, крохотная кровать. В углу рядом с кроватью сидит она. Пышные светлые волосы, собранные в два высоких хвоста, розовое платьице и сапоги не оставляют сомнений (да и не могло их быть). Перед ними Анна Нумиш, альпийская ведьма.
Но Урсула смотрит не на ведьму, а на другую деталь, которая нарушает идиллию пряничного домика. Поперёк дома, отделяя их от ведьмы – разрез, открывающий глухую черноту, и Урсуле кажется, что именно так выглядит бесконечность. Первоначальный страх уходит, уступая место боли, как физической, так и душевной – рана тянется к хозяйке и под рёбрами пульсирует тугой комок. А на душе ей тошно, потому что Анна смотрит в сторону и будто сквозь.
«Она не видит и не слышит нас» – понимает Урсула. – «Кокороватари разделил это пространство и отделил её от выхода»
Чтобы подтвердить свою теорию, Хартманн подходит к краям разреза, машет на линии взгляда Анны рукой и отшатывается – края разреза крошатся и падают в чёрную бесконечность. Медленно, неуловимо, но разрез разрушает пряничный домик.
– Вот он, мой тяжкий грех. – вздыхает Урсула, отходя от края – ей страшно сорваться в глухую черноту. – Три года назад Шинигами дал мне задание.
Естественно, близняшки бы засыпали её вопросами, так почему не предвосхитить их желание? Урсула берёт стул и садится напротив не видящей её ведьмы, чтобы смотреть прямо в глаза. Глаз. Один. Анне выбили второй её же односельчане.
– Анна, девочка из семьи Нумиш, потомственная ведьма. Самая безобидная из возможных – она всего лишь маленький ребёнок. Односельчане так не думали и, после смерти её родителей, сначала просто рукоприкладствовали, а потом, опасаясь, что она проклянёт их деревню, вывезли её сюда. Им кто-то насоветовал, что убивать ведьму нельзя, и поэтому ей привозили еду, дрова, даже колодец выкопали. Что не отменяло того, что ребёнок остался жить в горах в полном одиночестве. – голос Урсулы звучит глухо и больно. Даже разрез, разрушающий её внутренний мир – имел ли он значение теперь?
– В конце концов, не понимая, за что с ней так жестоки, Анна постепенно сломалась, тронулась умом и стала действительно опасна. Тогда-то Шинигами и отдал приказ об её уничтожении. Так как у меня было девяносто девять душ, а Анна была всего лишь ребёнком, отправили меня и моего напарника. Это не Джейк, тогда я работала с другим человеком.
Урсула опускает голову и плечи у неё вздрагивают.
– Тогда я в первый раз проявила слабость.
Она молчит с минуту, и продолжает:
– Я не верила, что этот ребёнок опасен. Когда мой напарник замахнулся, я остановила лезвие, не дав срубить Анне голову. А она…
Воспоминания прошлого охватывают её и её мирок, изменяя последний по воле его хозяйки, и вот уже на стене, будто кадры кинопроектора, разворачиваются события той драмы, что разыгралась в альпийских горах.
– Она рассмеялась и одним ударом вскрыла живот моему напарнику. Помню, пытаясь сгрести свои внутренности руками, он не верил, что всё может кончиться так. Ведь Анна – простой ребёнок, казалось нам. Но она была ребёнком не простым, и, сражаясь с ней в одиночку, я поняла это в полной мере. Отруби ей голову, и голова отрастёт снова. Раскроши её на куски, и она соберётся из них. Чудом, я нашла её слабое место – картинка на стене гаснет, скрывая, как именно она победила ведьму – близняшкам не стоит много знать. – И вот, даже много лет спустя я помню, как Анна, лежавшая на снегу в луже крови, улыбнулась мне – своей убийце, стоящей над ней и истекающей кровью от полученных ран. Перед тем, как умереть, Нумиш сказала всего одно слово.
Анна поднимает взгляд, будто увидев нежданных гостей, но смотрит так же сквозь. Вместе с Урсулой они говорят:
– Восхитительно…

Отредактировано Ursula Erica Hartmann (2014-09-10 23:02:08)