Меч отдан, новая информация получена, остаётся только её переварить. А самое лучшее место для пищеварения – дом. В котором, кстати, уже три недели даже забредшие случайно из соседних квартир тараканчики ходят строем, приходят к кормушке с печальной обреченностью два раза в день, в определенное до минут время, и учатся складывать свой помёт аккуратными пирамидками в определённых углах. Сказать, что в этой квартире, лишившейся на какое-то время главного творца хаоса, царит идеальный порядок – это не сказать ничего.
Все чашки выставлены ручками в одну сторону, и они, о ужас, только фарфоровые и мелкие, из одного сервиза – все чудовища из дурной глины разного размера и разных расцветок, принадлежавшие Джейку, были безжалостно сосланы на помойку. В ванной и уборной просто невероятная стерильность, хоть сейчас иди и операцию делай. Полотенца по линеечке висят, в воздухе аромат лаванды, а банановое мыло презентовано мусорному баку.
Но это – ничто, по сравнению с главным предметом гордости Урсулы.
Её истинным врагом всё это время были и остаются носки. Те самые, что умудряются оказываться везде – даже в кастрюле с ужином, от чего педантичную немку воротит. За прошедшие три дня носкам была объявлена жестокая и беспощадная война, по масштабам сравнимая со Второй Мировой, Урсула, вооружившись щипцами и взятым взаймы костюмом химической защиты, переворачивает каждый сантиметр их жилища, чтобы избавиться от ненавистных носков, которые держатся даже дольше, чем тараканы – те сдаются на первый день и начинают смиренно ходить строем, по линеечке. Носки держатся до последнего.
Военное положение было ужесточено, и, в итоге, враг был повержен.
Неудивительно, что Урсула, входя домой, чувствует себя умиротворённой и успокоенной. А что на эту тему подумает Джейк…
С разумностью хорошего начальника, предпочитающего не делать проблему раньше, чем она появится, Урсула решает, что Мартышка всё равно уже не найдёт свои носки. Не-е-ет, возможно, пройдись он по свалке Шибунсена, он бы имел шансы вернуть хотя бы все свои уродливые кружки и чудовищное полотенце, ставшее серым от бесконечных стирок. Но с своим заклятым врагом Урсула расправилась окончательно – все найденные носки были сожжены прямо во дворе.
Войдя в своё (поправка, их, но для Урсулы было удобнее не замечать торчащего за спиной Джейка) жилище, Белая коса прежде всего старательно протирает обувь, потом – снимает её и ставит на специальную полочку. Полочка, кстати, прописана на их территории как раз на второй день безджейкового существования. Сапоги ещё и выравниваются на этой полочке, пока не достигается идеальный порядок, и Урсула довольно хмыкает.
– Джейк.
Чтобы её усилия не пропали зря, нужно срочно предупредить напарника о карах небесных за нарушение установленного распорядка.
– Так теперь должно быть всегда.
Как именно, Урсула не уточняет, полагая, что оно и так всё видно.

Отредактировано Ursula Erica Hartmann (2014-09-04 00:34:20)

Очень странно, что Инглиш не начинает орать сразу, как видит, как всё стало прекрасно. Он-то явно не из тех, кто оценит, даже если всю квартиру салфеточкой протереть, разве что начнёт бурно удивляться такой глупости ровно до момента лечения степлером. Очень странно, что у него не случается инфаркт, потому что львиная доля его вещей, которая лежала не на месте, сочтена Урсулой как хлам и отправлена туда, где хламу место. Возможно, врачи в больнице были людьми знающими, и просто пришили ему какой-нибудь мозг на время, а именно сейчас он начал работать.
К сожалению, это предположение разлетается в пух и прах, когда Джейк скидывает ботинки на любовно выставленный ровно коврик (у Урсулы дёргается глаз, а рука непроизвольно сжимается), проходит дальше, светя дырой в носках (Урсула нехорошо щурится), падает на диван, который стоном протестует против такого обращения, и закидывает ноги на стол (у Урсулы кончается терпение).
Она очень медленно наклоняется, брезгливо берёт ботинки двумя пальцами и идёт в комнату. Джейк, глаголющий о еде и так далее, причём «и так далее» в его речи более девяноста процентов, наверно, очень удивляется, когда ботинки опускаются ему на голову. Нет, не так – на эту голову они роняются.
– Ты меня, кажется, не так понял, Мартышка. – Урсула перегибается через спинку дивана и зловеще шепчет напарнику на ухо. – Я сказала, всё должно быть так, как было, пока ты не явился сюда. Как если бы тебя тут и не было.
Ужин, правда, бывший ранее обедом, заботливо уложен ей в холодильник, причём там две порции – но Джейку об этом знать теперь точно не надо, особенно за разбросанные ботинки, поэтому Урсула молчит на тему еды.
Она возвращается в прихожую и любовно поправляет коврик, сдвинутый чёртовыми ботинками Мартышки, а потом уходит на кухню – греть свой ужин, и, во имя справедливости, греет себе обе порции того самого заветного «мяяяса». В одной тарелке, чтобы точно отмести вопросы о том, кому это и кто это будет есть.

Кажется, Инглиш определённо решил идти по пути непротивления насилию – ни бе тебе, ни ме, ни кукареку. Что, естественно, заставляет Урсулу выбиться из привычной колеи. Оно ведь как раньше было? Наезды друг на друга обоюдные, попытки прирезать и степлером прощёлкать все чувствительные места, во славу справедливости и стандартизации. А сейчас, пожалуйста, режим нарушен, причём аж дважды – ни скандала тебе, ни нормального, здорового ужина.
Как настоящая арийка (во всяком случае, где-то у её родителей немецкие корни были, а дочери они в голову ударяют постоянно), Урсула умеет и любит готовить, имеет свой режим питания, и сейчас его самозабвенно нарушает, несмотря на то, что кусок в горло не лезет (а под рёбрами, скажем так, опять болит, чтоб вампирше этот Кокороватари после смерти в глотку пихали туда-сюда). И да, лицо у неё при этом если не спокойное, то точно к разговору нормальному не располагает. Заставьте системного маньяка против воли прирезать рыжую усатую бабу, зная, что его цели – субтильные брюнетки с маленькой грудью, и вы увидите, как после этого фанат системы убьётся сам, не пережив такого надругательства. Схожие чувства испытывает и Урсула.
Чёртовы ботинки опять улетают в прихожую – у Урсулы непроизвольно дёргается плечо, а рука лезет в карман за степлером – его она и кладёт на стол, как бы демонстрируя, что оружие при ней, и что она с этим хамством ещё разберётся.
Тем временем, из холодильника извлекается яблоко – Урсула мысленно вздыхает, потому что как раз фрукты она на ужин обычно и ест. Кроме яблок (только раз в месяц, во имя переступления через свои вкусы), яблоки Хартманн не любит. Вот если бы Джейк посмел схватиться за любовно отложенные мандарины, Урсула бы вышвырнула его в окно, решив, что украшение из плоской мартышки мостовой Дес-сити не повредит.
– С каких пор, Мартышка, – оч-чень спокойным тоном отвечает Хартманн, отложив вилку, потому что есть во время разговора неприлично, – тебя посещают галлюцинации, что ты мне что-то когда-то покупал?
Во-первых, она всё-таки рада, что можно пока не жевать опротивевшее мясо, планировавшееся на обед, перешедшее на ужин и нарушающее все стандарты и режимы.
Во-вторых, ей действительно интересно, потому что все покупки напарника явно имели к ней очень опосредованное значение.
И, в третьих, её матроска – лишь одна из великого множества, сложенного в шкафу по ранжиру. Как девушка немецких кровей, Урсула прекрасно знает о непостоянстве женской фигуры и часть матросок имела некоторый разброс в размере – ну, на случай, если она совсем отощает или наест бока. Тем не менее, Мартышка прав – жирное есть на ужин вредно. В голове у Урсулы рождается план самой коварной мести.
– Да, пожалуй, вредно. – сообщает Урсула, нехорошо улыбаясь. Так она раньше не поступала, рационализм мешал, но, так как стандарты уже и так нарушены, Урсула без зазрения совести берёт тарелку и, воодушевившись тем, что это-то точно Инглиша заденет, в качестве мести стряхивает всё содержимое своей несчастной тарелки прямо в мусорное ведро. И, на всякий случай, сразу же берётся за степлер.

Отредактировано Ursula Erica Hartmann (2014-09-06 07:03:27)

Кажется, военные действия всё-таки нагрянут, силами обоих сторон – и пусть Джейк своим флагом выберет ботинки на коврике, а Урсула – щётку и швабру, которыми она воевала с беспорядком. Достаточно было одной из сторон сдаться и согласиться с варварскими (на взгляд той и другой стороны) условиями другой стороны – но, что называется, шлея под хвост попала.
И если Джейковы причины по невыбрасыванию несъеденного для Урсулы были тайной, то свои она прекрасно знала – не от бедности и страха голода всё пошло, а лишь из-за воспитания. То есть, бери не больше, чем можешь съесть, и лучше не наесться, чем объесться. Поэтому да, нарушение даже её личных правил было объявлением этой самой войны.
А разгадка одна – уж как там Мартышка, Урсуле плевать, а ей Кокороватари прошёлся хорошо, и, что особенно интересно, неизлечимо (как лечить то, чего нет?), потому все три дня она дурела от последствий битвы, и, что называется, Остапа понесло.
– Да, именно так. Кто не трудится, тот не ест. – холодно парирует Урсула, но уже через мгновение её холодность уступает место выражению самой настоящей ярости, когда единственное слабое место Белой косы в продуктах питания подвергается… такому… такому… насилию!
– Ах ты ж мерзкая мартышка. – рычит Хартманн, поднимаясь со  стула и берясь за степлер. – Тебе, видимо, в больнице инстинкт самосохранения начисто удалили.
Мандарины оранжевые. Как одна из полосок в радужной маминой причёске. Анжелика чистит мандарин, пока кроха-Урсула сидит на высоком стуле. И над этим счастливейшим воспоминанием детства Урсулы посмели надругаться?
Бледные – потому что Урсула в припадках ярости не краснеет, а белеет – пальцы хватаются за воротник напарника и, резким толчком, опрокидывают его на подоконник. Так, чтоб голова с неуставным цветом волос висела аккурат там, куда обещалось выкинуть мандарины. Вторая рука отработанным движением засовывает степлер в пасть проклятой мартышки.
– Ты, кажется, забыл, кто тут оружие, и из-за кого тебе всего лишь пропороли брюхо. – шипит Урсула, ме-е-едленно нажимая на степлер, чтобы дать напарнику хорошенько испугаться. Такое дело спешки не терпит – жертва должна сначала испугаться до смерти. И да, его лучше держать покрепче – пытка, что называется, над пропастью. Ещё и правда грохнется, лишит её удовольствия полностью отомстить за сегодняшний вечер. Так покрепче, что душат с меньшим усердием.
Щелчок.
Ну да, в конце концов степлер срабатывает всегда несколько быстрее, чем хотелось бы.
– Повторяй, мартышка. «Я буду хорошо себя вести, и не буду расстраивать миледи Хартманн». – тоном "любимой мамочки", обещающей тортик, вещает Урсула.
Нет, всё-таки, как ни крути, Айнштюрзен – это диагноз, хоть десять раз фамилию смени.

Отредактировано Ursula Erica Hartmann (2014-09-07 19:40:02)

Определенно, перед тем, как позволить крыше улететь далеко и надолго, нужно было составить план действий. То есть, хотя бы, для начала спасти мандарины – их-то Урсула и успела проводить взглядом, в котором на какое-то мгновение явно мелькает вселенская тоска.
Второй аргумент, говорящий в пользу предварительного планирования всего, даже собственного сумасшествия – то, что вот, пожалуйста, смотрите – чтоб удерживать эту тушу от падения (ну не даст же она так просто ему взять и войти головой в асфальт, не показав ему все прелести мести  семейства Айнштюрзен, которые не зря имеют фамилией подозрительное сходство с известными фашистами), нужно было на неё навалиться сверху.
– Повтор не соответствует заданному тексту. – почти ласково сообщает Урсула, передвинув степлер на полсантиметра.
Щелчок.
– Ещё раз, Мартышка, повторяй за мной: «Я буду вести себя хо…»… ЧТО?!
Урсула начинает моргать так, будто собирается взлететь тем же способом, что и героиня одной очень попсовой песни. От такой наглости и дар речи потерять недолго, но дар речи остался. Частично.
– Кого-кого? – переспрашивает Хартманн, надеясь, что просто перевод в голове с «Джейково наречие со степлером во рту» был немного неправильным. – Де… тишек?
Ага, конечно, десять раз неправильный, особенно с таким сопровождением, что пальцы серной кислотой помыть хочется. У Урсулы лицо перекосило так, будто ей десять лимонов в горло запихнули. И руку она всё-таки отдёрнула.
«На будущее – выбить финансирование на одноразовые перчатки. Так и напишу, для воспитательного процесса. Десять пар в месяц» – её по-прежнему успокаивает планирование и обдумывание всяческих бюрократических процессов. Настолько хорошо успокаивает, что даже с немедленной дезинфекцией своего пальца Урсула в итоге решает слегка подождать. И наваливается снова, да ещё и так, чтоб напарник лишний раз не дёргался.
– Ещё одно слово не по теме, Мартышка, и ты лишишься своей детопроизводительной функции. – сообщает Урсула, переворачивая степлер в руке. Если до этого, ведя себя щадяще даже в пытках, Урсула использовала степлер так, чтобы загнутые ножки были с внешней стороны щеки, то сейчас, когда степлер снова оказывается в брехливом рту, новый щелчок сообщает о крайне интересном украшении щеки Инглиша снаружи – стальная полоска скобки. А загнутые ножки – внутри.
Весь цинизм ситуации дойдёт лишь до того, кто решит это украшение вытащить. Раньше – да, будет больно и кроваво, но вытаскиваемо. А теперь Хартманн, например, даже смутно не представляет, как вытащить скобку СЕЙЧАС.
– Или тебе это всё удовольствие доставляет? – задумчиво спрашивает Урсула, которую посещает новая мысль. – Я бы замолчала ещё на первой.
Она опирается рукой со степлером о подоконник, продолжая придерживать напарника за шею, и приподнимается с него так, чтобы увидеть «поле действий».
– Куда мне ткнуть, чтобы у тебя возникло желание вести себя, как человек, а не как свинья в людском наряде?

Фух, слава Шинигами, кажется, это прекратилось.
Когда у неё отбирают степлер и бесцеремонно отпихивают, Урсула не сопротивляется, провожает взглядом своё орудие пыток и с сомнением сжимает и разжимает мокрую от слюны и крови руку. Ей как-то и самой не по себе становится.
То есть, раньше все её «пытки» носили показательный характер и были не столько боли ради, сколько простое «взять на испуг». Ну, насилие со стороны Эрики, оно, знаете ли, вещь практически невозможная. Она и Спирита-то, простите, жалела, когда убивать собралась – дескать, просто средство для достижения цели, а не убийство с удовольствием. А тут, пожалуйста, приплыли.
В ванную она плетётся, тоже не особо осознавая, что творится. Ну, то есть, ей просто хочется сунуть голову под холодную воду, чтоб проморозить мозги до их обычного состояния ледяного спокойствия. И да, настолько получившая сопротивление Хартманн выбита из колеи, что даже не особо реагирует на жалобы. Ну да, скобки. Ну да, опять. Когда ей кажется – утверждать ничего Хартманн в своем странном состоянии не может – что Джейк со своими помывочными процедурами закончил, она отстраняет – на отпихивание это не тянет – напарника от раковины и сначала суёт под струю воды руку со следами крови, а потом – голову, изогнувшись в три погибели. И держится в таком положении, пока голова не начинает болеть от холода.
Когда Хартманн выпрямляется, до неё доносятся слова про Матильду и про «подумает».  Белая коса резко поворачивается, округлив глаза и да, покраснев, потому что Матильда, обращающаяся к ней не иначе, как «миледи», была её генералам поближе, и темы её разговоров наедине (то есть, без Хартманн), действительно могли касаться вещей весьма фривольных. Одуревшая от произошедшего, от холодной воды и просто от того, что всё странно, Урсула задаёт совершенно нетипичный для неё вопрос:
– А что… такого можно сделать… во время… чтоб щёку продырявить?
Потом, осознав, к кому обратилась за консультацией, достигает цветом щёк степени хорошо созревшего помидора и снова суёт голову под струю воды. Э, нет, так тоже как-то странно. Лучше бы Сола спросила, он бы быстро нашёл «дырявим щёки смотреть бесплатно без смс». Хотя, тогда странные слухи пошли бы ещё быстрее. Прямо по интернету.
Жалобы её ушей достигают, а вопрос про детей – благополучно пролетает мимо, потому что иначе она бы пообщалась затылком с краном. Что ж, вину признавать Белая коса тоже умеет.
– Ладно. – бурчит Хартманн, закрыв воду и склонившись над раковиной просто чтобы с волос хоть немного стекло. – Извини.
Она косится на извлечённые скобки, зачем-то тычет в них пальцем, потом – показывает на зеркало.
– Можешь Шинигами показать, он разберётся. – а вот это уже точно жест доброй воли. Не каждый день предлагают высшему начальству настучать.

Отредактировано Ursula Erica Hartmann (2014-09-08 21:23:38)

Урсула, наблюдая цветомузыку на лице напарника, как-то запоздало замечает, что извинения её пролетели, что называется, в молоко – не к ночи будь помянуто, знает она пару девиц с такой фамилией… Но, собственно, всё вернулось на круги своя? Значит, и это хорошо.
– А немки должны разбираться? – уже чуть менее заинтересованно спрашивает Хартманн, потому что догадывается, что ей либо не ответят, либо ответ ей не понравится. – Эй, ты не один тут американец, между прочим, мой отец…
И тишина, потому что до Эрики доходит, что сморозила она немного лишку. Немецкие корни в ней от матери, отец – урождённый американец, но, вообще-то, это явно никого, кроме неё самой не касается. В итоге она снова лезет головой в раковину и поливает себя холодной водой, вкупе с мысленным перечислением первого тома Общих Стандартов Шибунсена наизусть, с точностью до символа. Чтобы вернуться в адекватное состояние. Ну и просто эстетства ради.
На кухне хлопает холодильник, и Урсула разочаровано вздыхает, сгребая скрепки в ладонь и отправляя их в мусорное ведро. Спору нет, за последние три дня, пока главный желудок их тандема отсутствовал, главные мозги тандема перебивались сначала старыми запасами, а потом – святым духом. Урсулу ведь хлебом не корми, дай растеряться в бытовом вопросе.
Пока она вытирает волосы полотенцем, пытаясь хоть немного просушить густую гриву, чтоб та не залила водой несчастную матроску, напарник возвращается. И, спору нет, на этот раз делает всё очень и очень забавно. Не по уставу, но хотя бы с каким-то подобием доброжелательности.
– Мэм разрешает. – Урсула развешивает полотенце на сушилке с усердием рядового, заправляющего кровать. – «Хомякомакак», приказываю принести из комнаты мой кошелёк. Враг должен быть захвачен, несмотря на яростное сопротивление.
И всё это – с непроницаемо спокойным лицом. Ну, разве что когда оказывается к напарнику спиной, как-то сорвано хихикает, чтоб не заметили.
– Могу сходить одна. – делает Хартманн встречное предложение. Ну, то есть, раз так у тебя всё болит, «Хомякомакак», иди валяйся, в порядке исключения, принесу лично. И вся суть – в одном предложении, без лишних слов. Хоть угадывай, хоть принимай слова без второго смысла.
Не дожидаясь ответа, Хартманн проходит в прихожую, и разбросанные ботинки раздражения у неё уже не вызывают. Ну, почти. Ну, то есть, терпимо. И что однажды она его точно перевоспитает.
Зато свои сапоги можно снять с любовно вычищенной полочки и радоваться порядку.