К особенностям своей жизни Викинг относился без раздражения, а с неким даже философским безразличием – если вообще совместимы в одном предложении слова «Викинг» и «философия». Разве что похмелье с утра было самой печальной частью этой жизни – ну и капитальная смена облика, которая по симптомам была точно такой же. Но Викинг твёрдо знал, что вчера он ни в кого не превращался, и вообще лёг спать изрядно выпившим, а, значит, похмелье ему ниспослано небом.
Облегчить его страдания мог только холодильник и, наверняка, не было ещё зрелища от Мидгарда до Асгарда печальнее, чем могущественная ведьма в образе мужчины, плетущаяся к холодильнику, твёрдо осознавая, что там ничего съедобнее банки ананасов, приближающейся возрастом к основателю Шибунсена.
Викинг сунулся в холодильник, надеясь хоть так охладить гудящую голову, но вместо банки консервированных ананасов его встретило холодное пиво. Целая батарея бутылок, и, Викинг знал точно, не принадлежащая к вчерашней партии. То, что он вчера после тренажёрного зала купил, он вчера и выпил, ничего не осталось.
Рыжий внимательно осмотрел бутылки, вытащил одну – и к ногам его спланировал сложенный листок. Только похмелье и потребность срочно «залить» остановили его от того, чтобы резко наклониться. Нет, Викинг открыл бутылку об угол стола, сделал пару хороших глотков, вытер рот огромной пятернёй и только потом наклонился, чтобы взять записку.
«Я прекрасно знаю, что, получив волю, ты тут же напьёшься хуже свиньи, так что вот. Помяни меня добрым словом, когда будешь страдать с утра.
Герда»
Викинг тут же неопределённо охнул, а в сердце его прочно поселилась симпатия к такой же рыжей своей ипостаси. Да, он отчётливо понимал, что, в сущности, является с Гердой одним целым, но слишком альтернативное мышление не позволяло ему взять и не умилиться заботе женщины. То, что заботится она, скорее всего, о сохранности тела, для Викинга было фактом малозначимым.
На мыслях о том, как же он о себе хорошо заботится, и какая хорошая внутри его головы живёт девочка, Викинга выдернул из сладкой победы над похмельем дверной звонок – он же и возвестил о том, что похмелье не собирается отступать так просто, отдавшись в черепной коробке тугой болью.
– У, кого принесло. – проворчал себе под нос Йенсен, открывая вторую бутылку, и лениво побрёл к двери.
Гостей он не ждал, и вообще, в квартире по документам жила девочка, а не огромный бородатый мужик, но даже специальные обстоятельства не заставили его вот так разом взять и превратиться в Герду – пусть хоть весь Шибунсен под окнами соберётся, настоящие мужчины добровольно пол не меняют. А если стать сейчас Каем, поганец точно напортачит.
О том, что Викинг может напортачить тоже, в измученную голову не пришло.
Во всяком случае, морщась от головной боли и перебарывая желание сплюнуть прямо на пол (Герда может и обидеться, и пива больше не предусмотрит), Йенсен сначала поглядел в глазок, поморщился, и приоткрыл дверь, чтобы могучей рукой сцапать гостя за грудки, заволочь в квартиру через сравнительно узкую щель между дверью и косяком, нимало не заботясь о том, как это на его самочувствии скажется.
– Брюнстадское дитя, – пробасил Викинг, в котором жила ещё память Пересмешника о проведённых с мамой годах и страшном мальчике, похожем на агрессивную собаку. – Чего забыл тут?
Головная боль дала о себе знать, и Йенсен отхлебнул из бутылки, встряхнув незадачливого гостя, словно пушинку.
– С матерью что-то не то, что ли? – новое подозрение осенило его, и Викинг нахмурился. – Ты это, если ты её не уберёг, так я тебя в окно выкину.

Отредактировано Gerda Jensen (2015-01-27 20:56:37)

Викинг, как не крути, отличался очень сильной альтернативностью мышления, так что гостя не отпустил, за грудки держал, пока не опустошил бутылку под сообщение, что с матерью, тьфу-тьфу, всё в порядке. Это хорошо, это замечательно – врут все, что у ведьм родственных связей нет, просто любят ведьмы друг друга тем больше, чем они друг от друга дальше. Вот Тэя, например, она с расстояния от Дании до Невады просто замечательной матерью выглядит, а если приедет, так дом на воздух взлетит. Так что любила ведьма изменения свою мать, но чем дальше она от неё, тем больше любила. Радостно, в общем, хоть иди и ещё бутылочку откупоривай.
Брюнестадское дитя, именуемое Тэей, по памяти Герды, не иначе как… ай, запамятовал – Викинг приподнял воспитанника матери без усилий, словно ту же бутылку пива, встряхнул, оглядел и снова опустил на пол – что-то собачье, в общем, ему Тэя прилепила. Это да, вон, скалится как щенок и вообще паникует.
А что нервничать, вот она, дочь Тэи. Ой, тьфу-ты…
Викинг с размаху хлопнул себя ладонью по лбу, бережно поставив бутылку на полочку перед зеркалом, что в прихожей болталось.
– В порядке всё с Гердой. Только явится не раньше как часа через четыре. Я, значит, выпью ещё пару бутылок, вымоюсь – а то она от грязного тела не в восторге – это, значит, час. Потом три часа ждать, когда можно будет девчонку вызвать, чёртовы ограничения. – завёл Викинг, всё-таки поставив и отпустив несчастного воспитанника Тэи, – Ну и если выживешь после общения с Каем, будет тебе Герда, будет и свисток. А так, чтоб напрямую – иди ты лесом, Брюнстад, настоящие мужики так не поступают. Не буду и всё. – он рассёк воздух рукой, словно отрезав, и решительно осушил бутылку одним глотком. – Так что если тебе горит именно с ней общаться, сиди и жди. Или вообще в магазин иди.
Новая мысль, осенившая Викинга, казалась просто невероятно удачной – в холодильнике окромя пива и проклятых ананасов, в которых плавно зарождалась новая цивилизация, не было ничего. А воспитанник матушки вроде ничего, не хилый.
– Лучше тебе и правда в магазин идти. В холодильнике пусто, а меня после магии как после недельной пьянки шатает.
Йенсен в этом образе всегда был мастером объяснений в самом плохом смысле, а сказать, что «вот это Герда и есть» ему собственные мужские понятия не позволяли. Как и напрямик тело изменить – нет, только через Кая. Гормоны – дело серьёзное и тонкое, пока не уравняешь их в нужной пропорции, сама мысль о том, чтоб в женском теле оказаться, противнее чем похмелье с утра.
– А может ну её, эту магию? – с затаённой надеждой спросил Йенсен. – Давай письмо от Тэи, да выметайся обратно в свою конуру, а?

Уж на что Викинг был мужчиной крепким и со взглядом горящим, а даже он, услышав новую порцию новостей, чуть не сел там, где стоял. И плюньте в лицо тому, кто скажет, что это пиво виновато, две бутылки его с ног не свалят, это оправдание для хиляков и трусов – Викинг таким не был, умел честно признавать. Да, зашатало его так от предчувствия встречи с матерью, что бы там не говорилось про любовь.
– Мать? – с суеверным ужасом переспросил рыжий, перехватив опасно выскользнувшую из рук бутылку. – Вот это новости ты привёз, Брюнстад, хоть пляши, хоть вешайся. Чего моей досточтимой мамке не сидится в своей Дании?
Словно подкрепляя свои слова, рыжий прошествовал на кухню, выхватил из холодильника сразу две бутылки и снова исцарапал угол стола, пытаясь их открыть. Снова – это потому что процесс был уже далеко не первым, и новая царапина уже погоды не делала. И с сожалением понял – запас на опохмеление закончился. Теперь точно в магазин.
– На углу. – буркнул Викинг маршрут закупок для гостя. – Из дома выходишь и направо. Да стой ты, зараза собачья!
Отхлебнув из открытой бутылки, Йенсен вроде бы успокоился, просто добродушие в нём поубавилось.
– Принесло на мою голову собаку страшную, – заворчал он, отхлёбывая пиво и косясь в окно, будто мать собиралась зайти в дом именно так – а она могла, ей-богу, могла! – Какие тебе внуки?
Будь бы он в привычном, родном образе, ещё и отбрил не хуже язвы заклятой, пройдясь и по тому, что предохраняться сейчас не умеют только детсадовцы или те, кому интеллекта не отсыпали, как Брюнстадскому отродью, что мать и волнение – это как белые медведи и пингвины, в природе вместе не встречаются. Ну и далее по тексту, потому что Герда могла.
А Викинг не мог.
– Ты, собака страшная, не к девушке пришёл, а к ведьме изменения. – пробасил он, покончив с первой бутылкой. – Раз мать… Вали-ка ты в магазин, не хочу, чтобы мой позор кто-то видел.
Форсмажорные времена требовали не менее форсмажорных решений, и выбор между «дождаться матери в таком виде» и «один раз сделать то, что настоящие мужчины не делают» был очевиден. Гормоны, конечно, непобедимы, но Пересмешник не дурак, даже если тестостерон на уровне, до которого некоторым даже в мечтах не дойти.
Даже не дожидаясь, пока воспитанник матери уйдёт, Викинг прокосолапил в ванную и закрыл за собой дверь.

Викинг, которого после горячего душа обычно посещало благодушное настроение, в этот раз душевного подъёма не ощутил, вытерся полотенцем, в чистую футболку с шортами влез и из ванной вывалился, заслышав голос под дверью – вывалился хорошо и с размахом, так что тому несчастному, кто возле двери мог оказаться, оставалось только посочувствовать.
– Еду взял? – спросил он у двери, встретившейся со стеной от такого могучего размаха. – У нас проблемы, пацан. Если мать едет сюда, я срочно еду отсюда, потому что, если она увидит меня в таком виде, – Викинг переступил босыми ногами, – лучше мне бежать в сторону канадской границы. Мать меня точно убьёт. Она мне сердце выжжет – хотя, конечно, по проверенным источникам, у ведьм сердца нет.
Разговаривать с дверью ему не понравилось, поэтому рыжий отодвинул дверь, выудил мамкиного помощника и поволок его на кухню, чтобы усадить, отобрать пакеты с покупками и вручить взамен бутылку открытого пива, забытую на столе перед походом в ванную.
– В общем, тут такое дело… Вчера у Герды дела были вне Шибунсена, а я для таких «дел» хорошо подхожу. Ну и, пока всё устаканилось, едва ли час прошёл, а назад всё вернуть только через двенадцать часов можно было. Пока они прошли, я отдохнул, – Викинг умолчал, как именно он отдыхал, хотя и так было понятно – тренажёрный зал да пиво в убойных количествах – поспал, а тут ты припёрся. Так вот, чтобы вернуть Герду, нужно выехать из этого города, иначе применение магии даже ленивый не заметит, а я, как ты заметил, доволен здешней жизнью.
Викинг выразительно похлопал себя по животу.
– Так что, если мать приедет сегодня, мне нужно срочно выехать из города и привести всё на круги своя. Да ты пей, что вылупился-то?
Не сказать, что он был сильно недоволен приездом матери. В конце концов, Пересмешник действительно любила свою родню, точнее, единственную её представительницу.
Если социопаты вроде ведьм способны на любовь.
– Ума не приложу, зачем ей это было нужно? – проворчал Викинг, расставляя бутылки в холодильнике. – С тем, что сейчас происходит, нам, ведьмам, лучше бы не привлекать внимания.

– Ностальгию-то выключи. У нас тут как и в Дании, очень умные быстро зубов лишаются, – не сказать, чтоб Викинг сильно понимал, похвалили ли его манеры или нет, но пригрозил на всякий случай как раз в своём духе. Герда бы отбрила получше, ну, как говорится, что есть, то и применяем. – А что тебя побьёт, так это не мои проблемы.
Конечно же, Викинг был самой доброй ипостасью Пересмешника, но сам Пересмешник в общем относился к людям как отпетый ненавистник, так что сбежать и бросить мамину собаку ей на расправу – это вполне вариант. А то, что настоящие мужчины так не поступают – так мы же ему целый холодильник пива оставим, подумаешь.
Викинг с сомнением покосился сначала на мамкиного воспитанника, потом на пакеты, в которых остались только продукты – спиртное уже было расставлено аккуратной шеренгой – и задумался по поводу плана «сбежать и оставить».
– Это я под боком, да. – согласился рыжий, сунув лапу в пакет и выудив коробку с мясной нарезкой. – Фу, что за производство, мясо как для детишек настрогали. А что мне под боком? Пока магией не пользуешься, никто и не узнает. Из Шибунсена на часик выехать недолго, вот и живу тут. То, значит, Герда, то я, то третий, пацан такой язвительный. Оно, к слову, и безопаснее, сейчас-то.
Он прищурился, кинул коробку в холодильник и зашуршал пакетами, выискивая чего поинтереснее.
– У нас тут в августе шухер поднялся. Кишин Асура проснулся, у ведьм праздник, а я чуть на уши не встал. Герда теперь в три раза осторожнее ходит. В ней же вся магия, это я магию на мускулы разменял. А у ведьм теперь в голове завихрения. – он неопределенно покрутил ладонью на уровне виска. – В общем, неприятности будут. А если неприятности, так надо сидеть там, где больше всего тех, кто с этой неприятностью воевать будет.
Викинг сцапал пачку чипсов из пакета, вытащил пару бутылок из холодильника, закрыл его и уселся за стол. Выжидающе глянул на парня, пододвинул одну к нему поближе и прогромыхал:
– Короче, если мать приедет, лучше ей здесь и оставаться. Беде быть, и чёрт её знает, куда эта беда ударит. А она мне мать всё-таки. Насчёт тебя не знаю, можешь валить в сторону границы, а мама – это мама. Пей пиво, да я поехал, пока мать не объявилась.

– Ну и сидел бы там. – не менее беззлобно, почти даже дружелюбно сообщил Викинг, с трудом засунув огромную лапищу в пачку чипсов. Не то что бы он был не рад гостю, просто воспитанник матери в памяти отложился как совершенно дикое и агрессивное создание, воспитываемое методом «солнечный удар в глаз». Тэя его, конечно, усмиряла на раз, а Герда и вовсе могла сколдунствовать что-нибудь такое, чтоб до конца жизни глаза в кучку собирались, и слюна изо рта текла, но даже посмотреть на его буйство со стороны Йенсен-младшей хватало, чтоб невзлюбить. А Викинг, он хоть и добрый, но память у них одна и неприязнь примерно одинаковая. Ну, к людям.
– О своей да. А о моей – не очень. Две ведьмы на одной кухне быстро войну развяжут. Она мне, значит, сковородой по макушке, я ей магией в ответ, да ещё её карательная кулинария, бе. Соседи учуют – точно проблемы будут.
Вкусовые пристрастия Тэи были не хуже, чем у настоящего викинга, это она могла жевать сгнившее мясо акулы с воодушевлением и суровой мужской слезой, а уж про такую жуть как кивиак лучше никому не знать.
– А нафиг ты мне сдался? – с какой-то затаённой обидой и врождённой прямотой спросил Викинг, почесав в затылке. – Уезжай обратно, и все проблемы.
Дело ведь было в том, что этого товарища, если останется, кормить придётся, а зарплата официантки в мэйд-кафе не резиновая. Ну, допустим, Викинг мог бы на ночь вышибалой наняться, а спать когда? Да ещё и пиво пьёт как не в себя. Последнее, разумеется, было поводом для уважения, да и жадным Викинг не был, но знал, что Герда за его неосторожные решения точно оскорбится. И прибьёт парня ненароком.
– Я это. С тобой на пикник не поеду. Ты мамкина собака, а у нас, у ведьм, никому, кроме себя, доверия нет. – сообщил Йенсен, допивая свою бутылку. – Так что дуй отседа, собака. Если к матери меня зов крови обязывает любовь проявлять, то тебя я и это… в окно выкинуть могу, вот. Да и Герда с её работой от мужиков уже скоро застрелится.
Пламенная тирада, как ему показалась, получилась ну просто на ура. Вот точно сейчас встанет воспитанник матери, извинится и уйдёт. А он, Викинг, может и пива выпить, и потихоньку съездить, без всякой измены моральным принципам – сначала в Кая, потом уж парень сам разберётся, и получит мать примерную дочурку.

У Викинга аж лицо перекосилось при мысли о кулинарных шедеврах матушки, а во рту прочно поселился фантомный вкус любимого мамкиного кушанья, именуемого красиво и загадочно – сюрстрёмминг, а в быту являющегося тухлыми рыбьими консервами, которые продолжают тухнуть весь срок хранения, вышибают суровую мужскую слезу, и есть их лучше под что-то горячительное. Чтоб отбить мерзкий привкус, Йенсен набил рот чипсами под самую завязку, потому что даже самый противный привкус химии лучше, чем любимое мамино блюдо.
– Ифи ты нафиф. – пробубнил он с набитым ртом и демонстративно отвернулся. Соседей Викинг не кормил, в гости к ним не ходил, и вообще считал, что чем от людей подальше, тем лучше – хватит ему общения с ними на работе. Точнее, общения с худшей половиной человечества, именуемой мужчинами.
Нет, у Викинга с мужской дружбой и братанием всё было на отлично – слава тренажёрному залу, но помнил он и тоскливые стоны Герды, после смены в Чупакабре падающей на диван и тихо воющей на одной ноте оду о том, как она ненавидит мужчин в целом и всех посетителей Чупакабры в частности. После перехода в мейд-кафе тональность воя переменилась на то, что фетишистов нужно сжигать в особом костре, а на сладкое она теперь смотреть не может.
Викинг прожевал пародию на картофель, снова вытер рот размашистым движением пятерни и фыркнул почти как Герда:
– Да кому ты сдался, оружие? Я кишина голыми руками рву, а ты мне это, как палочка, которую непонятно куда совать. И магию никто не отменял. – спору нет, магии в Викинге было маловато, он был слишком мужчиной, чтобы быть хорошей ведьмой, но что-то всё-таки оставалось.
Вот насчёт вопроса про работу всё сложно было. Викинг, своим умом альтернативным, понимал всё немного не так, и вообще лучше бы Герде всё объяснять, но…
Рыжий нахмурился, почесал в затылке и всё-таки выдал идеальное на его вид объяснение:
– Она это. Работает в заведениях, куда всякие извращенцы ходят на милашек посмотреть. Ну и после каждой смены клянётся, что у неё уже аллергия на мужиков выработалась, да и я вот у неё есть, неохота себя этим… альтернативно ориентированным чувствовать. Так что на работе её уже тошнит от внимания, а вне работы она видеть никого мужского пола не может. Разве что это самое ему из нужного места на лоб перенесёт, забавы ради.

Викинг поёрзал на стуле, вытряхнул остатки чипсов на ладонь и, отправив их в рот, сложил из пальцев здоровую фигу, которой ткнул в самое лицо воспитанника любимой мамы с претензией на то, чтобы проткнуть в нём хорошую дыру, если у Собаки не хватит реакции вовремя увернуться. Он был мужчиной сильным, и сила отчасти в нём замещала ум, но, смешавшись с добродушием, являла яркий пример человека (ведьмы) незлобливого, относившегося к людям с позиции того, кто, обладая большой силой, старается её во вред не пускать. Да что там, даже применять её осторожно, ибо имел все шансы взять и зашибить кого-нибудь ненароком. Естественно, Герда была куда как жёстче – но её-то тут как раз и не было.
– Ничуть не изменился, Собака. – проворчал рыжий, отряхивая ладонь от жирных крошек. – Если заняться нечем – иди в тренажёрный зал, снимай напряжение, или, пока Герда на выходном, можешь на её место работы прогуляться. А меня на слабо ты не возьмёшь.
Память услужливо подсказывала – бородач на минуту задумался, что-то вспомнил и загромыхал своим басистым хохотом, щёлкнув по последней крошке так, чтоб она полетела прямо в Брюнстадское отродье.
– Я же с тобой восемнадцать лет жизни провёл, помню, как по тебе впервые магией-то прилетело. – сообщил Викинг, зажмурившись от смеха. Если исключить из воспоминания то, что тело тогда было вполне себе женским, оно не могло не радовать: Герда на отличненько показала, что семнадцать лет ведьмы против даже девятнадцати лет оружия куда как весомее, ну и отбила охоту к некоторым выпадам. – Какой тебе кишин, ты же, если я верну сюда Герду, полетишь в Данию прямым рейсом «Кулак Йенсен – Дания».
Он помолчал, решив, что достаточно поучаствовал в словесных баталиях, ещё раз отряхнул руки и пошёл до холодильника за очередной бутылкой, сдвинув Собаку с места. Кухня в не самой большой квартире габаритами не радует, а тут и так собрались не самые мелкие представители рода человеческого.
– В том месте, где она раньше вкалывала, было полно мелких неудачниц рода ведьмовского – колдовать не умеют толком, а душа ведьмой отдаёт. Где спрятать сильную ведьму? Да среди слабеньких дурочек. Если даже и засекут, не поверят. Герда, она во, голова! – Викинг выразительно махнул добытой бутылкой и закрыл дверь. – Ну а потом уже привычно стало в кругу человеческой мерзости крутиться, вот она и перешла на место вроде бы и потише, а вроде бы ещё гаже. А зови, ну… Викингом зови, меня так в тренажёрке обозвали, а я и не против. Всё, можешь хоть пешком в Данию, а я поехал в место, где можно себя в другое состояние перевести.

Отредактировано Gerda Jensen (2015-01-29 23:11:18)

– Моя мать – отличная женщина. – непоколебимо сообщил рыжий тоном, не терпящим возражений. Для него, сколько он помнил, Тэя была действительно отличной, пожалуй, единственное, в чём у Герды с матерью были разногласия, так это в вопросе магии и её применения. – Надеюсь, она удавила в тебе рабский менталитет дворняги и сделала волкодава, как ты и пищал в свои семнадцать.
С пивом было покончено ровно настолько, чтобы избавиться от головной боли и не допустить перехода опохмеляющих процедур в новую попойку – Викинг поднялся со стула и потопал в комнату, к шкафу. Разумеется, раньше данный предмет обстановки стоял здесь лишь декорации ради, потому что Пересмешник формально ходил голым, а вся одежда была частью его тела. Но, с того момента, как Герде понадобилось переодеваться в мейд-кафе каждый день, не применяя магии, как то было в Чупакабре, шкаф они всё-таки завели. И Герда, будучи самой умной в «семье», просто развесила там свои костюмы на держателях, так что двум другим достаточно было просто их снять и сложить в сумку.
Она даже пометила их бирками – Викинг нашёл нужную, сгрёб костюмчик с вешалки и почти аккуратно сложил его в сумку. Если ему не нужно было никуда идти, то Герде завтра должно было выходить на рабочую смену, и лучше позаботиться об одежде заранее, чтобы она могла остаток дня и завтрашнее утро спокойно переодеваться без применения магии.
Вместе с сумкой и новыми мыслями рыжий вернулся на кухню, опёрся о косяк локтем и посмотрел на мамину собаку с смесью удивления и жалости. Да и было с чего – страшный мальчишка, которого помнила Герда, превратился хоть и не в сильно страшного мужчину, но стал хуже дворняги.
– В детстве у тебя хотя бы было умение кусаться и огрызаться. – разочарованно прогудел Викинг, причём даже не пытаясь это своё разочарование скрыть. – А сейчас дворнягу окончательно выдрессировали.
Во всяком случае, у того страшного мальчишки были зубы, и огрызаться он умел даже на Герду.
– Ну иди. – пожал плечами Викинг, который, поддавшись рациональности Пересмешника и поняв, что убедить Собаку невозможно, тут же принял это как должное и спорить перестал. Закинул сумку на плечо и кивнул, дескать, "поехали, ага".