Кажется, она действительно напрасно посмела усомниться в святой безгрешности Спирита Албарна, мужчины-который-будет-примером-для-всех-детей-Шибунсена, красноволосого дурака, которому даже защиту повелителя поручить нельзя – как оказалось. Это для неё он премерзкий человек, который у неё на глазах унижал женщину, а потом с кроткой улыбкой пел ей дифирамбы на втором этаже рассадника разврата. Это для Хартманн он – мразь, которая не достойна звания мужчины (Сильвана и то больше мужчина, чем он). Но детям-то он нравится, и, на беду, успел наговорить этому мальчику кучу вещей, вселяющих надежду. О да, Штейн может зашить всё.
У Урсулы тоже есть такая знакомая, Челестией Лайтйер зовут, она пространство соединять может – тоже, в каком-то роде, швея-мотористка. Только что она, что Штейн, могут тебе ногу к уху пришить, вместо восстановления утраченных нервов. Спирит наобещал с три короба, он у нас лжец заумный, а Хартманн, с её честностью, даже сказать не может: парень, твой Спирит языком чешет почище известного в некоторых кругах Троцкого, только Троцкий проституткой политической был, а Спирит – проститутка моральная. Скажет – пожалуйста, разломает надежды ни в чем не виноватого мальчика.
– Я была с его женой на задании. – резко даже для себя говорит Хартманн, которую раздражают гримасы. – Я встречалась с его женой перед заданием – и этот умный мужчина заявился на эту встречу, чтобы предъявить ей массу претензий, что она бросила дочь, уехала из Шибунсена, и вообще плохая мать. Уж мне-то, как напарнице его бывшей жены, лучше знать, какой он. Но хватит об этом.
Тайлер-Тайлер. Хороший мальчик, идейный. Верит в то, что кишины – они тоже хорошие, и всё поправимо. Хартманн даже иронично улыбнуться не может – настолько ей эту наивность стыдно трогать.
Её вот Непорочной прозвали, а Эрике всё хочется у людей спросить, где вы эту непорочность усмотрели, если она за три года ведьм разного возраста поубивала столько, сколько иной человек в жизни не увидит. Санитар леса в идеологии Шибунсена. Только Тайлер кое в чём неправ, это да.
Если ведьма опасна, её убивают. Если ведьма слабая, но опасная – её убьёт пара учеников Шибунсена, чтобы родилась новая Коса Смерти. Отсортировать опасных и терпимых, разделить опасных на «опасных для учеников» и «опасных для людей» – вот она, работа Эрики. Остальное – наблюдение и контроль.
– У тебя очень хорошие мысли Тайлер, но ты ничего не знаешь. – обидно, но придётся объяснять ему очевидные истины, а всё потому, что Шинигами позиционирует обучение в Академии как весёлую игру. Поводил бы он учеников на экскурсии по отделам, Хартманн бы показала суть их работы, а потом – фотографии. В каком виде иногда её работники с заданий возвращаются. Ботинки с кусками ступней, например, или одна рука, сжимающая теперь уже навсегда мёртвый меч. Тогда, может, они бы поняли, как много людей печётся о безопасности учеников, чтобы их мир и дальше был весёлым, а хохочущее над головой солнце вызывало улыбку, а не отвращение. – Есть ведьмы опасные, а есть ведьмы, которым наплевать на Шибунсен, они не собираются разжигать вражду. Есть те, что поддались инстинкту разрушения – и среди них порой встречаются ужасные, крайне сильные ведьмы. Но вы, ученики, их не видите. Потому что есть отделы Шибунсена, занимающиеся этим грязным делом. Иногда безумный ребёнок, которого по ошибке признали врагом двухзвёздного ранга, может уничтожить повелителя одним ударом – и всё потому, что кто-то во главе отдела по обнаружению ведьм отнёсся к своим обязанностям наплевательски.
Когда её отправили на Анну, так и случилось – прежняя глава её отдела поставила не тот штамп, а потом махнула рукой – что, казалось бы, может сделать ребёнок?
Теперь этой главы нет в живых, а почему она умерла, знают всего двое.
– Тайлер, эта женщина, плюнув на свои обязанности, погубила моего первого напарника и чуть не угробила меня. А она была доброй, хоть и безответственной женщиной. С тех пор я знаю, добрых самодуров у власти быть не должно – со злом можно бороться только его оружием. Ты добрый, и это просто замечательно, но твоя доброта ничего не изменит. Лично мне неизвестны случаи, когда кишин поддался бы на уговоры, и его душа снова бы стала нормальной. Этот процесс необратим, а если и обратим – то сопряжён с риском. Это – реалии мира, установившиеся уже восемьсот лет как.
Она криво улыбается и сжимает правую руку в кулак.
– Ты можешь быть добрым, потому что кто-то, где-то прямо сейчас стал злым вместо тебя – и сражается за твой покой. Подумай об этом. Нам часто приходится делать ужасные вещи, потому что их не сделает никто кроме нас. Если бы моему повелителю довелось съесть душу, то да, я бы попыталась найти пути решения – но только в том случае, если его сознание само хотело бы этого очищения. Безумные, одержимые лишь разрушением, жить не должны – уговаривать их бесполезно, нет, невероятно опасно – и неважно, кем он был для меня до того, как свихнулся, я убью его, пока он не убил меня. Я близка к миру ведьм – и я убиваю их, чтобы они не убили тебя. Или Хейке. Или кого-то ещё из учеников. Я злая девочка, Тайлер, очень злая и очень плохая. Но зато ты можешь жить спокойно.
Забавно, что после своего монолога на тему «а если бы вас так», Тайлер вдруг выдал вполне разумную вещь.
Действительно, если будут свидетели, хотя бы мельком видевшие место, где находится база Амона, можно будет пролезть в их головы, чтобы узнать примерное местонахождение.
Остальное будет совершенно не проблемой – для Хартманн, для Челл. У них есть даже Азуса Юми, с её даром…
– Ты прав, Тайлер. – Хартманн мягко касается ладони парня и слегка сжимает её. – Спасибо за совет.
Не сказать, что эта идея была нова – но пока никто из оружий не вернулся, о ней говорить было рано – и Хартманн рада, что ей напомнили о таком варианте развития событий.
– Запомни то, что я тебе сказала. – она чуть улыбается. – Ты можешь быть добрым, потому что твой покой охраняет кто-то очень злой.